Кирилл Столяров - Палачи и жертвы

Не подумайте, что я преувеличиваю, моделируя размышления судей. После выхода в свет «Голгофы» меня неоднократно упрекали в незаслуженном милосердии к Чернову. Например, генерал–лейтенант Б. Викторов, долгие годы проработавший заместителем у министра внутренних дел СССР Н. Щелокова и, вскользь замечу, бывший главным консультантом телевизионного цикла «Следствие ведут знатоки», в довольно резкой форме заявил мне, что возмущен моей позицией. «Как вы могли оправдывать Чернова, коли последний, фактически распоряжаясь денежным спецфондом Абакумова, на службе выпивал и закусывал за казенный счет?» — гневно вопрошал Викторов. «Разве Чернова в этом обвиняли?» — «Нет, но…» — «Стоп! — тотчас воскликнул я. — Раз не обвиняли, то и говорить не о чем. А если даже Чернов кое–когда выпил даровой коньяк, то пытки и пятнадцать лет лагерей слишком дорогая плата за халяву, не правда ли?..»

Чем мне нравилась советская юстиция, так это образцовым порядком в делопроизводстве. Бумаги там не терялись, а четко шли по конвейеру. И надзорный протест по делу Абакумова, разумеется, не пропал без вести — по проторенной дорожке 20 января 1992 г. его опять вернули с Поварской улицы на Пушкинскую. С какой формулировкой? Нипочем не угадаете — «в связи с ликвидацией Верховного суда СССР». Лихо?

А что Верховный суд Российской Федерации к тому времени стал его полноценным правопреемником — это, как видно, никому не пришло в голову.

Что же последовало дальше?

20 февраля 1992 года помощник Главного военного прокурора, полковник юстиции Н. Анисимов (ныне генерал–майор), в соответствии с пунктом «а» статьи 3 и статьей 8 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 г. (этот закон существенно расширил права органов прокуратуры в части реабилитации невиновных. — К. С.) признал гражданина Чернова реабилитированным с полным восстановлением прав.

Но, увы, справедливость восторжествовала слишком поздно: 19 августа 1991 года Иван Александрович Чернов по радио услышал обращение ГКЧП к советскому народу, моментально понял, что все чаяния, которыми он жил последний год, обернулись прахом, и от умопомрачения принялся есть борщ ладошкой, а затем улегся на кровать, лицом к стене, и умер день или два спустя… Пусть ему, бедному, земля будет пухом.

А неудовлетворенный протест бывшего Генерального прокурора бывшего Советского Союза, как водится, подшили в папку с надзорным производством и благополучно предали забвению.

Допускаю, что к делу Абакумова не вернулись бы до скончания века, но вмешался случай — летом 1994 года брат осужденного Бровермана обратился в Прокуратуру России с заявлением о реабилитации. И, представьте себе, жернова правосудия закрутились с неожиданной легкостью— 21 июня в Военную коллегию Верховного суда Российской Федерации был направлен протест в порядке надзора за подписью заместителя Генерального прокурора, государственного советника юстиции 2 класса В. Паничева, а уже 28 июля 1994 года Военная коллегия в составе председательствующего генерал–лейтенанта юстиции А. Уколова и членов генерал–майоров юстиции В. Белявского и Ю. Пархомчука рассмотрела в судебном заседании уголовное дело в отношении Абакумова и других, нашла протест подлежащим удовлетворению и, руководствуясь статьей 8 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» и ст. ст. 377–381 УПК РСФСР, определила: приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 19 декабря 1954 г. в отношении Абакумова, Леонова, Лихачева, Комарова и Бровермана изменить, переквалифицировав действия осужденных на статью 193— 17 п. «б» УК РСФСР (в редакции 1926 года) и оставив им прежние меры наказания.

Мельком упомяну о том, что данное определение почему–то решили не предавать огласке и сведения о нем не передали средствам массовой информации. Мало того, об этом не известили даже близких родственников осужденных, за исключением брата Бровермана как заявителя. Что можно сказать по этому поводу? Здесь, по–моему, прямо–таки напрашиваются слова В. Высоцкого: «жираф большой, ему видней…»

Таким образом, генерал–полковник Абакумов и его подчиненные отныне не считаются государственными преступниками. Казалось бы, на этом пора ставить точку, но меня по–прежнему бередит мысль о том, что в деле Абакумова допущены весьма существенные судебные ошибки.

По букве закона суд, рассматривая вопрос о виновности ранее осужденных, вправе реабилитировать каждого из них полностью или частично, а также отказать в реабилитации либо переквалифицировать их вину с одной статьи УК на другую. Но переквалификация, насколько я понимаю, может затрагивать только живых, ныне здравствующих людей, тогда как мертвые всецело подпадают под действие статьи 5 УПК РСФСР, где написано, что «уголовное дело не может быть возбуждено, а возбужденное дело подлежит прекращению… 8) в отношении умершего, за исключением случаев, когда производство по делу необходимо для реабилитации умершего или возобновления дела в отношении других лиц по вновь открывшимся обстоятельствам». А между реабилитацией и переквалификацией вины, согласитесь, есть принципиальное отличие, ибо в рамках закона применительно к мертвым допустимо лишь отмести наносное, не соответствовавшее действительным обстоятельствам обвинение, но уж никак не возводить новое, своевременно не предъявленное.

По моему глубокому убеждению, расширительное и, добавлю, превратное толкование закона произошло в Военной коллегии отнюдь не случайно и своими корнями уходит в инерционность нашего мышления, которое поворачивается гораздо медленнее, нежели эскадра старинных броненосцев. Массовому самосознанию российских граждан, на мой взгляд, органически свойственно, если так уместно выразиться, рубить хвост собаке не сразу, а непременно по частям. Причем вовсе не для того, чтобы продлить удовольствие. Рассуждать и действовать по–иному мы просто- напросто не умеем, нам это не дано. Для наглядности проиллюстрирую данный тезис общеизвестным примером. Вспомните, как у нас развенчивался культ личности Сталина. После XX съезда КПСС на душе у народа образовалась пустота, которую спешно требовалось чем–нибудь заполнить, ибо жизнь без слепой веры в харизматического идола казалась людям неуютной, вселявшей подспудную тревогу. И тогда раздули кадило по доброму дедушке Ленину — не помри тот в 1924 году, у нас бы, ей–ей, на базе нэпа были молочные реки с крутыми кисельными берегами. В годы застоя всплеск ленинианы вплотную дошел до идиотизма, а мудрость вождя восхвалялась чуть ли не со стадии внутриутробного развития. «Когда был Ленин маленький, с кудрявой головой…» Словом, чушь собачья. Но за подобного рода идеологические «товары широкого потребления» щедро платили, присуждали Государственные премии, и благодарный за бесперебойное обслуживание обыватель воспринимал их как должное. Понадобилось еще тридцать с лишним лет, чтобы истинный облик жесткого, безжалостного прагматика мало–помалу стал достоянием гласности на уровне непреложного факта.