Кирилл Столяров - Палачи и жертвы

Поскольку названные лица не имели отношения к фальсификации уголовных дел, к пыткам и издевательствам над жертвами репрессий тридцатых, сороковых и начала пятидесятых годов, приговор Военной коллегии Верховного суда СССР обошелся без расстрелов — бывшие начальники Секретариата НКВД и МВД страны Мамулов и Людвигов получили по пятнадцать лет тюремного заключения, Шария — десять лет, а бывший заведующий секретариатом первого заместителя Председателя Совета Министров СССР Ордынцев и заведующий кремлевской приемной Берии Муханов были приговорены к ссылке в отдаленные районы Советского Союза, ибо их действия переквалифицировали со статьи 58–1«б» на статью 58–12 УК РСФСР (недонесение о государственном преступлении).

Об обоснованности приговора можно с полной ответственностью сказать, что правосудие там рядом не лежало. Разве кто–то из подсудимых выдал военную или государственную тайну, перешел на сторону врага либо бежал за границу с умыслом нанести ущерб военной мощи и территориальной неприкосновенности Союза ССР? Вся их вина, а вернее, беда заключалась в том, что они длительное время работали в непосредственном подчинении у Берии, пользовались его доверием. И не так уж трудно догадаться, что обнаруженный Хрущевым и Маленковым «заговор» требовал сурового наказания энного числа «заговорщиков», а следователи вкупе с судьями усердно выполняли поручение Кремля. Словом, все шло по принципу — пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу…

К таким неудачникам, без сомнения, принадлежал академик Шария. Больше года он ни за что ни про что просидел в тюрьме по делу мегрельских националистов, а сразу же после освобождения из–под стражи, в марте 1953 года, занял кабинет в Кремле, став помощником Берии по вопросам внешней политики. Это, собственно говоря, и погубило Петра Афанасьевича — ведь единственным сколько–нибудь серьезным обвинением против него было то, что он — жуткое дело! — не распознал в Берии заговорщика.

«Меня самого терзает мысль: «Почему не замечал? Почему не сумел помочь Партии в разоблачении подлого авантюриста?» — писал из тюрьмы Шария, обращаясь к секретарю ЦК КПСС П. Н. Поспелову. — У кого–то из античных авторов рассказывается анекдот: Платону передали критическое замечание Актисфена, что он (Актисфен) в жизни видел много лошадей, но идею лошади — никогда, на что Платон ответил, что у Актисфена глаза замечают только отдельных лошадей, но не достигают идеи, в чем следует винить его глаза, а не идею.

С горечью должен констатировать, что при достаточной остроте моего зрения в области общих идей и принципов, о чем свидетельствует моя пропагандистская, научно–педагогическая и публицистическая работа, я не обладал должной остротой зрения в сфере конкретно–практической…»

До этапирования во Владимирскую тюрьму, где Шария отбывал наказание, он провел в лефортовской одиночке тринадцать месяцев и написал там поэму «К Партии». В ней 22 четверостишья, одно из которых стоит–таки привести:

Петру Афанасьевичу можно только посочувствовать: он не сумел разглядеть то, чего не было. В то же самое время он, по–моему, переоценил остроту собственного зрения в области общих идей и принципов — кремлевские бонзы как до, так и после смерти Сталина свысока поплевывали на нравственность, на порядочность и на справедливость; это было не чертой чьего–то характера, а общей идеей, принципом жизни. Поэтому, как мне кажется, его мольба о реабилитации не была услышана.

А теперь буквально два слова о том, за что осудили Муханова и Ордынцева. О каком, же государственном преступлении они не донесли? Оказывается, не то в мае, не то в июне 1953 года Берия назвал Сталина великим фальсификатором. Представляете? А Муханов с Ордынцевым, вместо того чтобы наперегонки бежать на Старую площадь с доносом, взяли и промолчали. Точно так же оба они вовремя не донесли в ЦК о некоторых новшествах, которые Берия готовил для обсуждения на Президиуме Совета Министров СССР. Тяжкие обвинения, не так ли?

Но верх идиотизма я обнаружил, читая приобщенное к делу заявление жены Ордынцева. Она тоже работала в аппарате Берии в Кремле и подверглась аресту одновременно с мужем. Спустя полтора месяца, не найдя оснований для привлечения к уголовной ответственности, ее выпустили из тюрьмы, но еще до суда над Ордынцевым исключили из партии лишь за то, что в своем муже она не разглядела опасного преступника. А Ордынцева осудили за то, что он не разглядел заговорщика в Берии. Забавная выстроилась цепочка!

Абакумова и пятерых его подчиненных в декабре 1954 года осудили в Ленинграде как членов банды Берии, хотя оснований причислить их к бериевцам в деле не было.

В сентябре 1955 года предстали перед Военной коллегией Верховного суда СССР Рапава, Рухадзе и Церетели. Вместе с ними на скамье подсудимых в Тбилиси сидели бывшие сотрудники НКВД — МВД Савицкий, Кримян, Хазан и Парамонов, принимавшие самое активное участие в фальсификации уголовных дел конца тридцатых годов, а также Надарая, бывший телохранитель Берии, а до того — комендант Внутренней тюрьмы НКВД Грузии. Всех их обвиняли в измене Родине, в терроризме и в принадлежности к контрреволюционной организации.

О преступлениях Рухадзе и Церетели сказано, думаю, достаточно, а про Рапаву — почти ничего, если не считать соучастия в ликвидации четы Бовкун—Луганцев и не доведенной до конца фальсификации уголовного дела против грузинской интеллигенции. Между тем Рапава играл заметную роль в истреблении родственников Серго Орджоникидзе — им было возбуждено уголовное дело на Папулию Орджоникидзе, выдан ордер на арест Дмитрия Орджоникидзе, утверждено обвинительное заключение по делу Ивана и Антонины Орджоникидзе. Впрочем, на его совести и без этого хватало черных пятен — достаточно сказать, что в 1937 году, будучи председателем «тройки» при НКВД Грузии, Рапава лично рассмотрел 5685 дел и приговорил к расстрелу 2465 человек.

Наряду с Берией, Гоглидзе и Кобуловым, Рапава являлся организатором массовых репрессий в Грузии, в то время как Савицкий, Кримян и Парамонов были исполнителями, зверски избивавшими арестованных, чтобы добиться от них признаний в контрреволюционной деятельности. Подсудимый Кримян, в частности, истязал поэта Тициана Табидзе и буквально выбил из него ложное признание в том, что он поддерживал вражеские связи с Николаем Тихоновым, Петром Павленко, Миколой Бажаном, Максимом Рыльским и Александром Корнейчуком с целью объединения антисоветски настроенных писателей; Савицкий и Парамонов под пыткой заставили директора Тбилисского филиала Института Маркса—Энгельса-Ленина Эрика Бедию признаться в том, что он готовил теракт против Берии, и т. д. и т. п.