Святослав Сахарнов - Шляпа императора. Сатирическая история человечества в 100 новеллах

По мере роста благосостояния стали расти и культурные запросы, изощрялся ум, майя начали придумывать разные штуки и выдвигать идеи.

Родилась мысль поклоняться солнцу. Выстроили ступенчатые пирамиды, а на каменных плитах, украшавших храмы, начали высекать солнечные круги. Придумали календарь, теперь стало известно, когда какой праздник.

— Эх-ма, серые какие-то они у нас, праздники, скучные! — грустили жрецы. — Ну танцы, ну немного музыки. Надо что-то такое…

Что-то такое придумали: человеческие жертвоприношения. Сперва удавливали крестьян, потом поняв, что так можно остаться без кормильцев, стали умерщвлять пленных.

Для этого пришлось вести войны.

В это время два умельца сделали по изобретению. Один придумал колесо, второй — каменный нож.

Решать судьбу изобретений поручили совету жрецов.

Календарь майя.

А также июнья, июлья

— Колесо… Если колесо, значит, повозка… А зачем? Носили на себе тяжести и будем носить. А потом, не можем ведь мы сразу внедрять и то и другое. Нужны приоритеты. Что важнее. Нож… Нож… А знаете, в нем что-то есть. Что, если рассекать грудную клетку и вытаскивать живое сердце? Вот это будет жертвоприношение! Вот это праздник!

Так и поступили. Америка обошлась без колеса, а нож стали применять.

Даже бессердечные испанцы, прибывшие завоевывать Юкатан, увидав местные фестивали, ахнули:

— Эк они их, бедняг, ножами полосуют! Да их самих — шпагами! Из мушкетов! Трави собаками! В огонь, на пику!

Тоже были не ангелы.

Поневоле задумаешься.

Вообще обвинять в жестокости инородцев или соплеменников, врагов или собственную армию очень удобно. Обвиняющий всегда прав.

Инкские жрецы тонко знали свое дело: чтобы отвести от себя обвинения в паразитизме, они придумали легенду, будто находятся у власти временно, до возвращения пришельцев из-за моря.

— Виракочи. Были такие, — уверяли служители культа. — Приплыли когда-то из за океана, основали наши города, построили храмы и уплыли. Сказали, живите, правьте, поддерживайте порядок, вернемся!

Этим самым вопрос о законности власти снимался. Отпадал и вопрос о ничегонеделании: ждем, волнуемся, курим фимиам, подсчитываем годы.

— А какие они были из себя, виракочи? — спрашивали наивные граждане.

— Какие? — жрецы задумывались. Тут надо было выдать что-то необыкновенное, поражающее, а потому убедительное.

— Белокожие. С бородами.

Вопрошавшие ахали и долго не могли прийти в себя — тела у инков были бронзовые, на подбородках ничего не росло.

— Ну надо же! А борода — это что такое?

Виракоча, сотворитель мира

Для наглядности жрецы высекали на храмовых стенах изображения бородатых пришельцев.

Империя ждала. Для развлечения в ней устраивались человеческие жертвоприношения: ловили какого-нибудь бедолагу, клали на валун спиной вниз и с размаху, каменным ножом… Это впечатляло и заставляло любить власть.

Но однажды по горным тропам пронесся клич:

— Идут! Идут!

Появились белые бородатые люди верхом на конях. Это были испанцы. Их вел предприимчивый Пизарро. Солдат в его отряде было пустяк — человек двести.

Жрецы забеспокоились и вывели против него целую армию — тысяч сто, одной гвардии было шесть тысяч.

Армия увидела пришельцев, выдохнула: «Виракочи!» — и вся как есть, повалилась на колени. Убивали их, не слезая с коней. Империя была покорена. Жрецов испанцы привязали к крестам и сожгли. Выдумка отомстила за себя.

Пизарро, покоритель мира

Так кучка авантюристов покорила огромную страну. Раздумывая над этим, догадываешься: опять подвела идеология. И потом, не надо молиться на всех, кто прибывает из за океана. Народ-то ведь там тоже разный. Такие попадаются, что ахнешь!

«…У одних дворцы, у других хижины, у одних сундуки с золотом, у других тощие кошельки. У одного гарем, а у другого одна плоскогрудая жена…»

Несправедливость устройства мира и мечта о всеобщем равенстве томили и крестьян Генисарета, и пастухов Зеравшана, и погонщиков овечьих стад из прохладной Кельтии.

— А что, если все разделить поровну?

Такая мысль приходила не в одну голову, и наконец один такой мудрец Маздак вошел в доверие к персидскому шаху Каваду.

— Надо взять блага для бедных у богатых, а у великих для малых, — объяснял царю жрец. — Тот, у кого избыток денег, пищи или женщин, имеет на них не больше прав, чем кто-то другой.

Учение открывало возможности. Между прочим, злые языки говорили, что шаха особенно прельстила мысль о женщинах. Ввели законы и стали по ним жить. Как ни странно, первое время очень даже не плохо. Правда, Кавад не только делил блага и любил, но и вел победоносные войны с соседями, слегка грабя их.

Доверчивый персидский шах

Измена таилась, как всегда рядом. У Кавада был сын Хос-ров. Однажды, чтобы выпросить что-то у всемогущего жреца, ему пришлось поцеловать туфлю Маздака.

«Ну, это я тебе припомню!» — подумал царевич, зажимая нос.

И вот настал момент, когда царь состарился.

— Ты, Хосров, продолжишь, — сказал шах и отошел от дел.

Он малость дал маху: ограбленные купцы, разоренные ростовщики, старики, лишенные гаремов, спали и видели, как бы всё повернуть назад. Действовать надо было подло и хитро.

— Философский диспут надо устроить, — научили они царевича. — Соберите видных маздакистов, обсудите концепции добра и зла, выясните, какой способ ведения государственных дел нам лучше подходит. Напирайте на священное право собственности и на преимущество рынка над распределением.

На календаре был 528 год. В большом зале спорили Маздак и Хосров. Остальные участники диспута поддакивали или даже бурно аплодировали. Когда Хосров увидел, что жрец берет верх, он принял правильное решение:

— Всех участников перебить. Про философию забыть. Маздака казнить.

Убитых приказал зарывать в землю вниз головой.

— Они хотели перевернуть все в государстве, — объяснил он. — Пусть будет по-ихнему.

А отправляя Маздака на эшафот, припомнил ему и туфлю: