Миньона Яновская - Очень долгий путь [Из истории хирургии]

Церковный запрет имел и другую печальную сторону: он как бы ставил хирурга за пределы общества, превращал в изгоя. Делать операции — значило посвятить себя низкому, не достойному образованного врача занятию. На хирургов стали смотреть косо, сторонились их, обзывали кровопийцами, костоправами. В результате и появились «однокрылые птицы»: доктора, которые получали в медицинских школах, а потом в университетах высшее медицинское теоретическое образование, наряду с общим образованием и навыками культуры, и малообразованные, но занимающиеся практической деятельностью хирурги и цирюльники. Однако доктора постоянно вынуждены были обращаться за помощью и к тем и к другим, ибо всякое рукодействие («хирургия» в переводе с греческого и есть «рукодействие») было им чуждо. Но хирурги и цирюльники оставались при этом только лишь исполнителями, поставленными в положение слуг: ничего не понимающий ни в хирургии, ни в анатомии доктор не только диктовал, что именно надо в каждом случае делать, но и контролировал эти действия.

В итоге страдали больные. Тем более, что при таком резком правовом и бытовом разделении (отражение общего сословно-цехового строя средних веков), при таком невежестве в вопросах практической медицины со стороны докторов, к постели больного под видом цирюльника или хирурга мог проникнуть любой шарлатан. Кончалось это плохо — для больных; хирургам же, как ни странно, пошло на пользу. Потому что шарлатанство под видом хирургии приняло такой размах, что стало сущим бедствием. В дело вмешались власти: в начале XIV века был издан королевский эдикт, первый закон, касающийся парижских хирургов.

«Узнав, что люди других наций и чужих государств, убийцы, воры, фальшивомонетчики, пьяницы, ростовщики занимаются хирургией в нашем городе и парижском графстве, выставляют в своих окнах знаки, присвоенные хирургам, накладывают перевязки, посещают больных в церквах и частных домах и этим путем выманивают деньги и прикрывают свои другие дурные намерения… мы повелеваем сим эдиктом никому не заниматься хирургией без предварительного испытания у хирургов, назначаемых нашим лейб-хирургом Жаном Питарди, а после него его преемниками…»

В результате этого эдикта и возникла первая французская корпорация хирургов, известная под названием «Братство св. Козьмы и Демиана». Легенда говорит, что братья Козьма и Демиан, жившие в III веке нашей эры в Сирии, пересадили ногу негра белому человеку. Легенда, правда, умалчивает, чем кончилась эта пересадка. Но поскольку братья погибли мученической смертью — их казнили через отсечение головы — и поскольку они безусловно занимались хирургией, их возвели в ранг святых — покровителей хирургии.

Своя собственная цеховая организация — это уже было что-то! Это даже было очень много, потому что не только узаконилось монопольное право на занятие хирургией исключительно членами братства; объединение, к которому всегда стремились хирурги, должно было помочь им вырваться из-под жестокой опеки дипломированных врачей и самого медицинского факультета.

Борьба между теми и другими длилась не одно столетие. Короли то утверждали декреты, улучшающие положение хирургов, то отменяли, то под влиянием своих лейб-хирургов уравнивали их в правах с докторами, то снова лишали всех прав. Борьба была долгой — хирурги отвоевывали свое место в мире.

Уже одно то, что братство получило право на допуск претендентов к хирургической практике, могло назначать и принимать своего рода экзамены, само по себе было огромным достижением. Был принят устав, где, в частности, значилось: братство будет преследовать всех, кто станет заниматься хирургией без законного на то права.

Корпорация св. Козьмы сыграла серьезную роль в укреплении положения хирургов и в расцвете самой хирургии. Все больше и глубже становились требования членов братства к своим ученикам, и, в конце концов, от них потребовали общеобразовательной и специальной подготовки и даже знания латинского языка.

Между тем, медицинский факультет упорно отстранял их от «ученой медицины». Хирурги знали анатомию и болезни, требующие хирургического вмешательства, умели оперировать, но ничего не понимали в других областях медицины и естествознания. Там, где не помогали никакие лекарства, частенько хирург спасал человеческую жизнь. Это было прямой конкуренцией докторам, и на протяжении трех веков все ходатайства хирургов о доступе в университет неизменно отвергались: если уж необразованный хирург— угроза авторитету, а стало быть, гонорару врача, то что же будет, если хирург и сам станет дипломированным врачом!

Что же такое представлял собой французский врач, защитивший диссертацию на медицинском факультете Парижского университета? И что представлял собой сам этот факультет?

Факультет — один из старейших медицинских факультетов в Европе. Основан он был во второй половине XIII века. Преподавалось на факультете немало наук, главной среди них было богословие. Преподавание медицинских предметов велось на латинском языке, который абитуриенты обязаны были знать до поступления в университет. Профессора принадлежали к духовному званию и составляли аристократию медицинского персонала. Учили тут знанию авторитетов, которых никоим образом нельзя было подвергать ни малейшей критике; требовали усвоения книжных истин, умения вести «ученые» споры. Через полтора года обучения студенты обязаны были сдать экзамен на бакалавра, через некоторое время на лиценциата. После этого можно было готовиться к защите диссертации, а защитив ее, получить звание доктора медицины.

Мне кажется, нелегким это было делом — защита диссертации по медицине в Парижском университете!

Прежде всего потому, что трудно себе представить, в какой мере могут быть отражены медицинские познания в таких, например, диссертационных темах:

«Похожи зародыши больше на мать или на отца?

Нужно ли подвергать кровопусканию девушку, умирающую от любви?

Полезно ли напиваться один раз в месяц?

Ведет ли распущенность к облысению?

Должны ли литераторы жениться?

Является ли женщина несовершенным творением природы?»

А защитив подобную диссертацию, как можно с ее помощью лечить людей?.. Как вообще можно было лечить, если за все годы обучения студент мог видеть — просто видеть, и ничего больше — больного всего несколько раз, когда сопровождал своего учителя в больницу? Да, что там студент — врач умудрялся иной раз за все время лечения не видеть своего пациента!

Медицина была сама по себе, больница и больные — сами по себе. Разумеется, за исключением власть имущих— у этих были личные, постоянные врачи. Основная же масса народа, все неимущие и малообеспеченные классы и прослойки, лечилась докторами, как правило, заочно. Для этого достаточно было кому-либо из родственников принести врачу на «просмотр» мочу, мокроту и прочие выделения, чтобы по их внешнему виду был поставлен диагноз. Правилен ли был такой диагноз, никто никогда не мог выяснить — вскрытия не делались, они были запрещены. Запрещены были и операции, а потому от студентов требовалась клятва, что они никогда никакой операции и вообще никакого «рукодействия» производить не будут.