Миньона Яновская - Тайны, догадки, прозрения [Из истории физиологии]

Понимать — через что? Через законы, которые действуют в животном царстве?

Возражения П. Симонова: «…Совершенно очевидно, что мужественный боец за социальный прогресс отличается от растленного наемника иностранного легиона отнюдь не преобладанием „альтруистических инстинктов“ над „врожденной агрессивностью“. Каждый из этих двух социальных типов представляет собой определенную систему общественных отношений, определенную общественную среду… Ныне судьба человечества зависит, конечно, не от реставрации у Homo Sapiens физиологических механизмов, запрещающих убийство особи того же вида у воронов, рыб и обезьян, а от могучих социальных движений современного мира, в частности, от последовательной борьбы за разрядку международной напряженности. Игнорируя основные факторы общественного развития, К. Лоренц, естественно, не может прийти к верному и реалистическому решению проблемы возникновения и предотвращения войн».

Вот я и вернулась снова к тезису — наука не может быть вне политики… С другой стороны, вы убедились и в том, как далеко вперед продвинулась физиологическая наука, в прежние времена чисто теоретическая, и как важна она стала для решения весьма практических проблем — с тех пор, как завоевала право изучать психологию. И еще в том, что, чем глубже она развивается, тем больше тайн предстоит ей решать.

Чтобы закончить разговор об интересной дискуссии между профессором Симоновым и Конрадом Лоренцом, нужно рассказать еще и о другой крайности в поведенческой концепции человека; эта крайность представлена противниками Лоренца, и с ними тоже полемизирует Симонов.

Речь о тех исследователях, которые вовсе игнорируют личность с ее врожденными особенностями, считая ее только «продуктом» условий существования и воспитания. В частности, о концепции американского психолога Б. Скиннера, очень популярной на Западе: поскольку человек — продукт воспитания, он не может нести и не несет ответственности за совершаемые поступки.

Утверждение, мало чем отличающееся от обвинений, предъявленных царской юстицией Сеченову за его «Рефлексы головного мозга», только исходная позиция здесь противоположная. «Свобода выбора», «моральная ответственность» понятия не научные, порок и добродетель — условные обозначения того, что данная общественная среда поощряет или наказывает в процессе воспитания. Чтобы из ребенка сделать полноценного человека (с точки зрения данной социальной группы), следует его помещать как можно раньше в жесткую систему поощрений и наказаний.

Идея влияния общественного воспитания и социальной среды на формирование личности доведена до абсурда и, как всякий абсурд, сама себя дискредитирует.

Подводя итог, Симонов пишет: «Да, значение воспитания огромно, да, любое воспитание строится на поощрении и запрете, да, возврат к „свободе воли“, как ее понимали идеалисты, действительно сопоставим с представлениями о теплороде и бессмертии души. Но мы никак не можем признать правомочной наивную и реакционную попытку представить человека „сконструированной машиной условных рефлексов“. Игнорирование его внутренних стимулов и потребностей создает такую же ложную картину его природы, как и их абсолютизация… Изучение социального поведения человека показывает, что и „инструментальные рефлексы“ Скиннера, и „охранительные рефлексы“ Лоренца, претендующие на решение проблемы, слишком односторонни. Кроме того, они построены на неверном фундаменте. В теоретическом плане концепции Скиннера и Лоренца опираются на принцип сохранения, выживания, стабилизации индивидуума (Скиннер) или вида (Лоренц), в то время как для человека наиболее актуален принцип развития, совершенствования, усложнения. Именно содействие развитию общества и всестороннему развитию личности марксизм рассматривает в качестве объективного критерия нравственных и культурных ценностей человеческой цивилизации».

Физиология — и нравственность. Физиология — и мораль и развитие личности… Давние мечты Сеченова и Павлова о медицинской психологии и о том, чтобы получить в безраздельную власть науки и тело, и душу человеческую.

Отлично понимал — и не раз говорил — Павлов, что механизм процессов в больших полушариях головного мозга, в коре особенно — труднопостижимые процессы. Он нисколько не обольщался — и тоже говорил об этом, — не считал, что его труды раскрыли эти механизмы; он знал, что только положил своей методикой начало изучения, до него бывшего просто невозможным. Он знал и понимал, что ответы на самые сокровенные вопросы физиолог, как и психолог, или теперь уже психофизиолог, сможет получить только «на дне» жизни — в клетке мозга, в нейроне.

Изучение деятельности мозга, главным образом мозга человека, — на уровне клетки; исследование процессов во всех структурах, выраженное в количественных объективных показателях, — вот что должно было прийти на помощь ученым в раскрытии тайн такой сложной саморегулирующейся системы, как живой организм.

Уже четверть века ученые «общаются» с клеткой мозга, в том числе человека; уже научились исследовать глубинные структуры, к которым прежде не было никакого доступа; уже несколько лет на физиологов работают не только математики, но и электронно-вычислительные машины; уже физиологи вышли в клинику и лечат с помощью своих методов и с участием количественных показателей больных людей…

А тайны — намного ли стало их меньше?..

«Человек есть, конечно, система… но в горизонте нашего современного научного видения единственная по высочайшему саморегулированию, — писал Павлов, — …сама себя поддерживающая, восстанавливающая, поправляющая и даже совершенствующая».

Так много ли сейчас знают ученые об этой «единственной» в своем роде системе? Наверно, я все-таки неправа — знают уже многое. Если сравнивать с тем, что знал Сеченов; если даже сравнивать с тем, что было установлено Павловым. Да и без всяких сравнений, физиологи добыли массу новых знаний за последние два-три десятка лет. И никто не может предвидеть, сколько им еще познавать…

В конце своей жизни Иван Петрович Павлов подошел к изучению человеческой психики: последней его работой был доклад о значении условного рефлекса для физиологического понимания теории ассоциации в психологии. Он должен был прочесть этот доклад на Международном психологическом конгрессе в Мадриде, в мае 1936 года. Доклад не состоялся — к этому времени Павлова уже не было.

Удивительно плодовитый, за десятерых энергичный и целеустремленный, в общем очень удачливый, Павлов, как никто, много сделал для физиологической науки. Установил, когда и при каких условиях образуются временные связи, создаваемые процессами возбуждения и торможения; пытался изучать эти основоположения, взаимодействие их в коре головного мозга; на основании взаимодействия торможения и возбуждения установил изменения в высшей нервной деятельности, характерные для болезненных отклонений; создал учение о патологии этой деятельности.