Александр Кизеветтер - Исторические силуэты

14 Кизеветтер А. А. Императрица Екатерина II как законодательница: Речь перед докторским диспутом// Исторические очерки. М., 1912. С. 283.

15 Кизеветтер А. А. Панегирист Ивана Грозного// Сегодня (Рига), 4 августа 1923, № 167; Кизеветтер А. А. Рец. на кн: Платонов С. Ф. Иван Грозный. Пб.,1923// Современные записки. 1924. № 18. С. 444–447.

16 Кизеветтер А. А. Ораторы первой Государственной Думы//Сегодня (Рига), 1 августа 1931, № 210.

17 Цит. по: Политические деятели России. 1917. С. 150.

18 Там же.

19 Красная книга ВЧК. М., 1990. T. 1. С. 75–76.

20 В. И. Ленин и ВЧК. М, 1987. С. 112.

21 Там же.

22 Флоровский А. В. Указ. соч. С. 191.

23 Вандалковская М. Г. Указ. соч. С. 99.

24 Политические деятели России… С. 366.

25 А. А. Кизеветтер — В. А. Маклакову. 13. VII. 1923 — «Большевизм есть несчастье, но несчастье заслуженное»: Переписка В. А. Маклакова и А. А. Кизеветтера/ Публ. О. Будницкого и Т. Эммонса// Источник. 1996. № 2. С.5.

26 А. А. Кизеветтер — В. А. Маклакову. 18.VIII.1923 — «Большевизм есть несчастье…». С. 6.

27 А. А. Кизеветтер — В. А. Маклакову. 1.XII. 1923//Там же. С.10.

28 В. А. Маклаков — А. А. Кизеветтеру, 13 сентября 1929//Там же. С. 20–21.

29 Н. И. Астров — В. А. Маклакову, 7 февраля 1933//Там же. С. 21.

30 Вандалковская М. Г. Указ. соч. С. 109.

31 Флоровский А. В. Указ. соч. С. 186.

32 Кизеветтер А. А. Протопоп Аввакум. Ростов н/Д., 1904. С. 4.

33 Андреев Николай. Пражские годы// Новый мир. 1994. № 11. С. 176.

34 Кизеветтер А. А. Панегирист Ивана Грозного// Сегодня (Рига). 4 августа 1923. № 167.

35 Там же.

36 Статья Кизеветтера «Общие построения русской истории в современной литературе» (Современные записки. 1928. № 37) цит. по: Вишняк М. В. «Современные записки»: Воспоминания редактора. Спб. — Дюссельдорф.1993. С.127.

37 А. А. Кизеветтер — В А. Маклакову. 6.02.1924 — «Большевизм есть несчастье…». С. 16.

38 Кизеветтер А. А. На рубеже двух столетий. Прага, 1929. С. 466.

39 Вишняк М. В. Указ. соч. С. 126. Приведу характерный отзыв Кизеветтера на одну из статей, опубликованных в «Современных записках». Соглашаясь с автором статьи по существу, он восклицал: «Но Боже, как плохо написана его статья! Какой вымученный по изощренности стиль! Какие изысканнейшие словесные сплетения наполняют каждую фразу! Отчего писать стараются так, как никто не стал бы изъясняться в устной речи? Это дурной тон. Слова должны быть просты, метки и точны. И простыми, меткими и точными словами можно выражать весьма сложные и замысловатые мысли. А вот когда на несложную мысль напяливают бесконечные словесные завитушки, то получается дурной тон». — Письмо А. А. Кизеветтера М. В. Вишняку, 22 марта 1928// Новый журнал. 1988. Кн.172–173. С. 493.

40 Кизеветтер А. А. Литературные отражения эпохи Александра I. «Горе от ума». Цит. по: Вандалковская М. Г. Указ. соч. С. 276.

Печатается по изданию:

Кизеветтер А. Протопоп Аввакум.

Ростов н/Д: Донская речь, 1904.

Нередко приходится слышать, что русская и особенно древнерусская история скучна и однообразна, что в ней нельзя найти ничего, чем осмысливается и красится жизнь: ни сильных и энергичных людей, ни широких общественных движений, ни яркой драматической борьбы партий за свои интересы и идеалы. Как будто древнерусские люди и не жили настоящею жизнью, а полусонно тянули какую-то никому ненужную канитель. Возьмем, например, старую Москву. Что прежде всего приходит нам на мысль при этих словах: «старая Москва»? В обычном представлении это — бояре в громадных шапках и длинных кафтанах с безбрежными рукавами, бесконечными поклонами почти перед каждым словом, обеды с десятками кушаний и однообразно утомительные церемонии по различным внешним поводам. И не кажется ли нам нередко, что такими поклонами, обедами, церемониями и исчерпывалась вся жизнь наших медлительных предков в высоких шапках и длинных кафтанах? что за бесконечной обрядностью, наполнявшей их обычный день, не оставалось уже никакого места для истинно человеческой жизни умом и сердцем, для тревожных дум над мучительными загадками жизни, для тех идейных порывов и волнений, которые бы делали из этих размеренно двигающихся и разряженных кукол подлинных людей?

Мне кажется, что такое мнение о древнерусском обществе, как о собрании каких-то полуавтоматов, превративших все свое существование в сплошной, однажды навсегда заученный обряд и неспособных ни беспокойно мыслить, ни страстно чувствовать, — мне кажется, что такое мнение пользуется значительным распространением. А между тем это распространенное мнение совершенно ложно. Стоит прислушаться повнимательнее к тому, что говорят нам старинные литературные памятники, эти уцелевшие свидетели давно угасшей жизни, — и до нашего слуха долетят любопытные отголоски стремлений, дум, скорбей, которыми жила и болела душа древнерусского человека; тогда ближе, понятнее станет для нас эта старина, на первый взгляд столь скудная внутренним духовным содержанием.

Мы увидим, что и эти странные люди в неудобных и неуклюжих костюмах имели свои отвлеченные интересы и умели пламенно волноваться, бороться и даже погибать ради служения своим идеалам. Пусть сами эти идеалы для нас уже совершенно чужды, пусть то, что некогда казалось истиною и зажигало сердца, представится нам теперь или грубым заблуждением, или пустым призраком воображения. Это понятно и естественно: у каждой эпохи свой умственный кругозор, свой уровень понятий. Было бы на лицо бескорыстное стремление к истине, способность отстаивать свои убеждения, и если человек проявил эти свойства, мы признаем в нем брата, как бы ни были далеки его мысли и стремления от наших собственных понятий.

Чтобы доказать справедливость этих замечаний, я попрошу читателя мысленно перенестись вслед за мною лет за 200 с небольшим назад, в старую Москву времен царя Алексея Михайловича. Мы встретим там людей, во многом нам чуждых. Странен их язык. Далеки от нас их интересы. Но это не манекены, а живые люди, притом живущие весьма повышенною духовною жизнью, глубоко взволнованные идейной борьбой, в развитии которой, вопреки общераспространенному взгляду, не было недостатка ни в ярко драматических эпизодах, ни в сильных духом героях.

Мы очень бы ошиблись, если бы представили себе жизнь московского общества при царе Алексее [2] Алексей Михайлович (1629–1676) — русский царь с 1645 г. замурованной в неподатливых рамках старинного обычая. Как раз наоборот. Во всех областях жизни шло резкое раздвоение. Обычай утрачивал свое обаяние, общественное поведение было выбито из давнишней колеи. На каждом шагу попадались резкие новшества. Москва кишела иноземцами. Тогда уже существовала Немецкая слобода [3] Немецкая слобода — место поселения иностранцев в городах России, в Москве в XVI–XVIII вв. слобода в районе реки Яуза. , в которой позднее Петр [4] Петр Великий (1672–1725) — русский царь с 1682 г. (правил самостоятельно с 1689 г.), 1-й российский император с 1721 г. получал первые впечатления от иноземного уклада жизни. Кроме немцев Москва была переполнена поляками. Польское влияние решительно господствовало, заметно отражаясь на общественных нравах и умственных интересах и самого русского населения. Опытный глаз при первом взгляде на уличную толпу мог определить, какую силу успела забрать иноземная мода. Всюду пестрели костюмы, экипажи, вызывавшие недоумение у старозаветных людей. Заветнейшей мечтой всякого молодого франта было теперь одеться в польский кафтан и сбрить бороду. Напрасно думают, что Петр Великий первый святотатственно приложил бритву к русской бороде. Еще патриарх Иоаким [5] Иоаким (1620–1690) — патриарх с 1674 г. в 70-х годах XVII столетия находил нужным издавать особые запретительные указы против распространения брадобрития. Соблазн новой моды охватывал людей, высоко поставленных в обществе, близких к самому царю. Прежде бояре ездили по Москве или верхом, или в тяжелых колымагах. Теперь можно было встретить на улицах Москвы боярина в польской карете с лакеями в иностранных ливреях на запятках. Ближний боярин, популярный Никита Иванович Романов [6] Романов Никита Иванович (?—1654) — боярин, родственник царя Михаила Федоровича, участник русско-польской войны за Украину 1654–1667 гг. выезжал на охоту не иначе, как в польском или немецком платье, и всех своих слуг в доме одел в польские ливреи. Даже такой крутой и самовластный человек, как патриарх Никон [7] Никон (Минов Никита) (1605–1681) — патриарх с 1652 г. Провел церковные реформы, вызвавшие раскол в православии. Вмешательство в государственные дела вызвало разрыв с царем. В 1658 г. оставил патриаршество, собором 1666–1667 гг. лишен сана патриарха. не решался открыто восстать на этот не нравившийся ему соблазн и прибегнул к наивной стратегической хитрости: выпросил у Романова эти ливреи, как будто на образец для экипировки и своих слуг, да и изрезал их все в куски. Но ни запретительные указы, ни такие своеобразные уловки, как проделка Никона, уже не могли остановить потока иноземных новинок во всем общественном обиходе старой Москвы. Сам царь шел вслед за этим движением. Преобразовалась внутренность самого дворца. Кресла и стулья заменили собою старинные русские скамьи и лавки, кое-где на стенах заблестели зеркала на манер киотов, даже трон царя в 1659 г. переделан был на польский образец и снабжен польской надписью. Иноземное влияние не ограничивалось внешним устройством домашней обстановки столичного общества, оно властно проникало глубже, захватывая круг умственных и эстетических потребностей передовых людей того времени.