Манфред Хельманн - Российские самодержцы. Екатерина II. Иван Грозный

При проведении своей внешней политики Екатерина превосходно умела по-разному проявлять себя для своих подданных и для заграницы, что поддерживало ее авторитет и в России, и за рубежом. Для внутреннего употребления в день своего переворота она объявила Фридриха Великого «злейшим врагом России», в то же время сообщив прусскому королю, что считает «заключенный мир священным и нерушимым». С ведома министерства иностранных дел императрица объявила загранице, что для достижения европейского мира она использует старые средства. Однако без ведома министерства иностранных дел тут же отписала командующему находившихся тогда в Пруссии русских войск Салтыкову, что она, вопреки тому, что объявила всему миру, будет пытаться «изменить этот невыносимый мир в Нашем духе».

В политике внутреннего разрушения польского государства ее излюбленным средством стала интервенция в пользу так называемых диссидентов, то есть подданных польского короля, исповедующих не государственную католическую, а православную веру и официально притесняемых. Для русских Екатерина выглядела при этом как поборник православия, а для заграницы — как убежденная сторонница религиозной терпимости, в действительности же она хотела — как она сообщала русскому посланнику в Польше князю Репнину — не слишком укреплять своих единоверцев, а поддерживать их как «постоянную партию против правительства» в таком положении, чтобы они «постоянно зависели от русской помощи». Таким образом, вся эта ситуация была для нее исключительно средством для политического вмешательства во внутренние дела Польши. Те же методы двести лет спустя Сталин использовал в отношении своих «единоверцев» за границей, то есть коммунистов; и вообще между внешней политикой Екатерины и Сталина существует множество параллелей.

Мнение и намерения Екатерины часто не совпадали с мнением внешнеполитических советников как по вопросам ее дипломатических методов, так и по вопросам ее целевой установки. Министр иностранных дел первого периода ее царствования Никита Панин, ведущий масон, считал «почти долгом человечности» помочь Польше выйти из состояния хаоса и сохранить ее государственность. Его идеей было вовлечь польское государство в качестве «полезного связующего звена» в разработанное им так называемое «Северное соглашение», союз России с протестантскими странами: Пруссией, Англией, Голландией, Данией, Швецией и Саксонией под руководством России. Екатерина, напротив, еще будучи великой княгиней, считала удобным поддерживать «счастливую анархию, в которой находится Польша и которая развязывает нам руки для любых действий», и позднее также поступала согласно этому рецепту.

Екатерина вмешалась в защиту польской свободы и политическими, и военными средствами; причем она очень эффективно использовала роковое для внутренней стабильности Польши liberum veto, то есть право каждого отдельного дворянина в сейме отвергать любые проекты или вообще сорвать заседание, так же как особый институт так называемых шляхетских конфедераций, то есть узаконенный обычным правом мятеж аристократов против их суверена. Еще одним предлогом для вмешательства послужило для нее занятие герцогского престола в Курляндии и не в последнюю очередь выборы польского короля.

Прежний руководитель внешней политики России Бестужев в курляндском вопросе защищал кандидатуру принца Карла Саксонского, против чего был кандидат Екатерины, полностью от нее зависимый, возвращенный из ссылки в глубину России Эрнст Иоганн Бирон, который и получил герцогскую корону (1763 год). Тем самым Курляндия еще до своего официального отделения от Польши стала фактически вассальным государством России.

Сразу же после своего восхождения на престол Екатерина решила возвести на польский трон — опять-таки вопреки совету Бестужева — своего бывшего любовника Станислава Понятовского, о чем она известила его в ставшем знаменитым послании (август 1762 года). Здесь ей также удалось настоять на своей воле, когда «под защитой русских войск» в Варшаве проходили выборы (1764 год). С помощью продолжавшейся интервенции, включая неоднократные вторжения русских войск, она усердно и успешно поддерживала в Польше удобную для себя анархию.

Само по себе это было не ново. При этом Екатерина могла непосредственно опираться на политику Бестужева, который от охранительной внешней политики после смерти Петра Великого перешел к агрессивной политике силы. Результатом этой политики по инициативе Фридриха Великого после длительных переговоров стало то, что Россия, Пруссия и Австрия, как тогда выражались, отрезали себе по «порции» от «польского пирога» (первый раздел Польши, 1772 год). Однако Екатерина не собиралась довольствоваться своей порцией. Ее взор был направлен на всю Польшу.

Ясное всем стремление Екатерины превратить Польшу, как тогда выражались, в русскую сатрапию — сегодня сказали бы в сателлита России — еще до первого раздела, вопреки ожиданиям русской императрицы, побудило Турцию, совершенно не разобравшуюся в фактическом положении дел, объявить России войну в обманчивой надежде спасти поляков. Однако произошло наоборот. Первая турецкая война Екатерины (1768-74) в результате не только не ослабила позиции России, но и существенно их укрепила. Насколько нежелательной была война для императрицы именно в это время, настолько удобным предлогом она стала для роспуска Большой законодательной комиссии.

Прорыв к Черному морю входил в ее намерения. Без сомнения, это соответствовало также конкретным политическим и экономическим интересам России (устранение постоянной угрозы со стороны крымских татар и приобретение гаваней для экспорта русского зерна). Кроме успешно проведенной сухопутной войны, благодаря которой России достались Азов, Таганрог и, в конце концов, Керчь и в ходе которой русские продвинулись на Балканах вплоть до Дуная, Екатерина по совету Григория Орлова решилась на морскую операцию в Средиземном море. Со времен Петра Великого флот находился в небрежении, но Екатерина, с гениальным дилетантизмом не обращая внимания на отсутствие условий, приказала как-нибудь привести суда в порядок, превратила крепостных крестьян из российской глубинки в матросов и, наконец, поручила главное командование всей экспедицией Алексею Орлову, который до этого ни разу не командовал кораблем. Эта флотская операция была начата гораздо необдуманнее, чем 140 лет спустя во время японской войны большая экспедиция русского военного флота на Дальний Восток, которая закончилась цусимской катастрофой. Но Екатерине повезло. Хотя один из ее гордых кораблей вообще дошел только до Ревеля, а остальному флоту пришлось останавливаться сначала в Дании, а потом в Англии, он в конце концов после семимесячного плавания дошел до Эгейского моря. К счастью Екатерины, оказалось, что выставленный на битву турецкий флот, находившийся в Чесменской бухте у побережья Малой Азии, «был еще хуже, чем русский» (Ключевский), и что на русских кораблях среди других знающих свое дело британцев находился также капитан-бригадир, шотландец сэр Самуил Грейг, который благодаря превосходящему «артиллерийскому мастерству сумел поджечь турецкий флот. Русская победа была на этот раз полной (1770 год).