Манфред Хельманн - Российские самодержцы. Екатерина II. Иван Грозный

Колонизация была теперь продолжена Потемкиным в Новороссии, хотя и с несколько иными акцентами. Если Екатерина однозначно ориентировалась на Запад и постоянно стремилась подчеркнуть европейский характер своей империи, то Потемкин выказывал особое пристрастие к полу- или полностью азиатским народностям империи, которые он привлекал к колонизации внутренних областей. Потемкин имел также пристрастие к староверам, которые были резкими противниками европеизации. Он как будто олицетворял, причем не только своим образом жизни в духе восточных деспотов, азиатские составляющие русского многонационального государства. Однако это не влияло на имперскую политику, в основе своей ориентированную на Запад.

Потемкин не ограничился сельской колонизацией. Он заложил много портовых городов: Херсон в устье Днепра, Николаев в устье Буга, после его смерти возникла Одесса вблизи устья Днестра. Он заложил в Севастополе знаменитую военную гавань, а в 400 километрах южнее Киева основал в качестве своей резиденции названный в честь Екатерины Екатеринослав (ныне Днепропетровск).

Как и у императрицы, у Потемкина было больше пристрастия к грандиозному планированию и новым начинаниям, чем к кропотливой работе и систематическому продолжению начатого. Он также был commenceur par profession. Большинство его проектов остались на бумаге. Множество его дворцов и соборов (некоторые из которых по размерам приближались к собору св. Петра в Риме), для которых на торжественной церемонии закладывался первый камень, никогда не поднялись выше фундамента, а многие другие постройки после своего сооружения вскоре начинали разрушаться. Впрочем, то, что оставалось от постройки, было еще весьма импозантным. Однако по желанию Потемкина, оно должно было выглядеть и перед императрицей, и перед всем миром еще импозантнее. Поэтому после переименования Крыма в Таврию фаворит, ставший князем Таврическим, изобрел тот пропагандистский трюк, который вошел в историю под метким названием «потемкинские деревни».

В 1787 году императрица в сопровождении огромного придворного штата и множества иностранных дипломатов предприняла весьма дорогое путешествие в Крым. Для этого на каждой почтовой станции должны были стоять на перемену более 500 лошадей. Позаботились о том, чтобы весь путь длиной более 1000 километров кострами «был освещен ярче, чем днем», как сообщал изумленный свидетель. Предусмотрели также, чтобы избалованные гости на станциях, где для этой цели были выстроены деревянные дворцы, не были лишены петербургского комфорта. Екатерина ехала в гигантских санях, в которых находился особый кабинет для 59-летней императрицы и ее тогдашнего любовника, 26-летнего Мамонова, салон на восемь персон, библиотека, разумеется, ломберный стол и прочие удобства.

«Наши передвижные кабинеты полны фигами и апельсинами, а наши лакеи перепились шампанским», — писал принимавший участие в поездке «дипломатический жокей» князь де Линь.

Начавшееся в январе путешествие пришлось прервать в Киеве, поскольку оно должно было продолжаться на судах по Днепру и сначала должен был сойти лед. Время проводили в помпезных празднествах, балах, пиршествах, концертах и парадах. Здесь, в Киеве, который находился тогда всего в нескольких километрах от польской границы, Екатерина держала двор и позволяла ухаживать за собой многочисленным польским магнатам. Это было еще до второго раздела, так что поляки еще питали надежды на более счастливый жребий своего государства в силу благосклонности русской императрицы. Позднее появился и сам польский король. Однако бывшая возлюбленная отнеслась к Понятовскому уже тогда весьма прохладно и не пригласила присоединиться к дальнейшему путешествию, очевидно, не только потому, что молодой Мамонов делал вид, что бесится от ревности. В то же время император Иосиф II, который в Крыму присоединился к путешественникам, долго еще оставался гостем Екатерины.

Если императрица поставила своей целью ослепить гостей роскошью, то намерением князя Таврического было ввести в заблуждение путешествующее общество, включая его повелительницу, подтасовкой фактов. Вблизи берега Днепра, так, чтобы было хорошо видно, но подробностей разглядеть было нельзя, Потемкин приказал построить фальшивые деревни, дома без окон и дверей, иногда только фасады, а кроме того, по словам позднейшего генерал-губернатора этих провинций Ланжерона, «тиранством и террором все население многолюдных украинских губерний, через которые императрица не проезжала, собрал и вместе со стадами перегнал туда, где проезжали путешественники». Екатерина была крайне поражена, что везде ее приветствовали огромные толпы народа в праздничных нарядах. Разумеется, там не обошлось и без войск всех родов. Потемкин хотел понравиться не только размахом, но и демонстрацией силы.

Разумеется, не все было обманом. Многое было подлинным, и искушенные гости могли отличить одно от другого. Показателен в этой связи дошедший до нас разговор французского посланника графа Сегюра и императора Иосифа II. «Видите, — сказал Сегюр, — здесь больше внешнего блеска, чем подлинных ценностей. Князь Потемкин всегда бросает то, что начинал с таким рвением. Ни один из его проектов не дозрел…». — «Нас вели от одной иллюзии к другой, — возразил Иосиф. — Суть вещей здесь имеет много недостатков. Но внешнее так же подлинно, как и блеск».

И действительно, внешнее, даже если это были лишь кулисы, имело свою подлинность.

Екатерина оказала очень длительное и во многих отношениях благотворное влияние на духовное и культурное развитие своей империи и своих подданных.

Ее современник, английский дипломат Роберт Гарнинг, однажды сказал, что завоевание славы для нее важнее, чем благополучие страны, которой она правит. Даже если это высказывание в основе своей верно, то не следует, однако, забывать, что благополучие, а особенно авторитет страны очень выигрывали от личной славы императрицы. Ее потомки пользовались этим еще более ста лет.

Значимость человека, а также государства определяется не только фактами. Действенные трудноучитываемые факторы играют при этом большую роль, а использовать их и в личных, и в государственных интересах Екатерина умела мастерски. Она удивительным образом сумела повысить мировое значение России и русских и настолько подняла самосознание и чувство собственной значимости своих подданных, что русские, по мнению Ключевского, впервые благодаря ей почувствовали себя людьми, а очень скоро — и первыми людьми в Европе. Впрочем, это относится только к тонкому европеизированному, почти исключительно аристократическому верхнему слою. К массе крепостного населения это, разумеется, не относилось.