Антон Шиндлинг - Кайзеры

Непоседливость императора, постоянные напоминания о «полномочиях Божьей милостью», оскорбительные высказывания в адрес «очернителей», осмеливавшихся критиковать его, речи на все мыслимые и немыслимые темы: живописи, богословия, археологии, этиологии, научной политики и т. д. производили тяжелое впечатление на общественность Германии. Пресса рассуждала о «маниакальных состояниях» в Берлине. Макс Вебер писал, что ему кажется, будто Германией управляет «орда умалишенных». Затем последовала и внешнеполитическая реакция: в 1904 году Англия присоединилась к Франции; попытка Германии разрушить этот союз, создав угрозу войны в нервом марокканском кризисе, потерпела жалкий провал на международной конференции в Альхесиросе. В 1907 году, когда Англия заключила формальный союз с Россией, чаша переполнилась.

Вначале пытались искать козлов отпущения. Филипп Ойленбург уже давно не пользовался тем влиянием при дворе, которое у него было в добюловские времена, но в накаленной атмосфере Берлина того времени он и его «либенбергский кружок» были объявлены «злонамеренными советчиками» императора. Он и его друзья были вынуждены пройти через ряд скандальных судебных процессов по обвинению в гомосексуализме. Когда после этого более чем нечистоплотного спектакля в английской газете «Daily Telegraph» появилось «интервью» императора, гнев общественности обратился уже на него лично. Он заверял, что действовал строго в соответствии с конституцией, перед публикацией согласовав текст с канцлером, по содержание интервью было столь оскорбительно для нации и недовольство «режимом личной власти» Вильгельма II было па-столько сильно, что подобные тонкости никого уже не интересовали. Рейхстаг единогласно осудил «импульсивные высказывания субъективизма монарха, излияния эмоций и случайные ассоциации». Бюдов был уже не в состоянии защитить своего императора от бури возмущенной критики. Вильгельм удалился в Донауэшинген, улегся в постель, ни с кем не разговаривал и впал в «большую депрессию». Даже попытка шефа военного кабинета Хюльзен-Хезелера развеселить императора исполнением танцев в костюме балерины завершилась зловещим фиаско: во время исполнения «балета» с генералом приключился инфаркт, и он замертво свалился перед императором.

Наиболее примечательным в этом самом тяжелом конституционном кризисе вильгельмовской империи было то, что подвернувшаяся возможность для изменения системы не была использована. Несмотря на то, что многие отдавали себе отчет в психической и эмоциональной неустойчивости императора, рейхстаг удовлетворился его неопределенными обещаниями в будущем «соблюдать устойчивость политики империи и принципы конституционной ответственности». «Предатель» Бюлов был заменен тугодумом Ботманом Хольвегом, который располагал только внутриполитическим опытом, однако система осталась неизменной, она была лишь частично подорвана кризисом, по все так же катилась навстречу большой катастрофе.

Союзные князья знали истинное положение, но не желали открыто вмешиваться в дела Берлина. Старшая из сестер Вильгельма, Шарлотта, уже давно пришла к выводу, что ее брату место, собственно говоря, в психиатрической больнице. После скандала с «Daily Teiegraph», когда рейхстаг столь жалким образом проявил свою беспомощность, она, будучи «истинной пруссачкой», предприняла попытку установить над Вильгельмом своего рода коллективное регентство во главе с принцем Людвигом Баварским. Она писала своему врачу, доктору Швенингеру: «Я хочу обработать немецких князей таким образом, чтобы они единодушно… явились к императору… и предложили ему свою помощь в интересах империи и от имени их народов на четко определенных условиях. Единство позиции и действий крайне необходимо и, на мой взгляд, является единственным, что еще может спасти ситуацию». Если же князья этого не сделают, то это станет позором для Германской империи и будет означать, что князья недостойны быть правителями. Но ни зимой 1908 года, ни 10 лет спустя, когда крах уже наступил, немецкие князья не попытались установить коллективное регентство. Всем известно, какую цепу пришлось за это заплатить.

В последнее пятилетие перед войной положение и внутри страны, и на международной арене неуклонно ухудшалось. Крупномасштабная финансовая реформа империи провалилась, на выборах 1912 года правые партии потерпели сокрушительное поражение, и социал-демократы стали сильнейшей партией в рейхстаге. Затеяв авантюру с «прыжком пантеры» в Агадир, министерство иностранных дел, возглавляемое Кидерлен-Вехтером, добилось лишь сплочения рядов Антанты против центральных держав, в результате чего позиция третьего партнера, Италии, становилась все более сомнительной. Однако еще более зловещими были неудержимые события на Балканах, которые угрожали существованию габсбургской империи. Однако эти события не привели к появлению даже намека на реформы во внутренней и внешней политике. Из этого следует, что война рассматривалась как нечто само собой разумеющееся.

В последние предвоенные годы правительственная машина Германии уподобилась почти неуправляемой повозке, неудержимо катящейся в пропасть. Уже не было никакого коллективного органа, никакого штаба, который мог бы реалистично оценить возможности и опасности. Повозка немецкого государства сломя голову мчится сквозь бурю, справа и слева воют волки, готовые напасть на лошадей, а на козлах сидят два беззаботных городских франта, имеющие столь же мало понятия о том, как обращаться с лошадьми, как и о местности, по которой они едут. Внутри же сидят господа, в руках которых находятся сильнейшая армия и второй по силе военно-морской флот мира, и эти господа настолько уверены в совершенстве своих стратегических планов, что даже не дают себе труда выглянуть в окно и убедиться в том, что повозка катится все еще по правильной дороге. Поэтому никто не смотрит на предупредительные знаки и не слышит тревожных криков соседей. В повозке находится также верховный главнокомандующий. На нем великолепный мундир, вид у него очень воинственный, но он не уверен в себе, смущен, растерян, и все же его постоянно тянет на грубые, агрессивные действия, которыми он пытается прикрыть свой страх и подтвердить свое мужество и авторитет. Агрессивность приобретает параноидальный характер лишь тогда, когда высочайшее лицо чувствует себя обиженным, когда оно ощущает угрозу ущемления своего неустойчивого самолюбия.

Весной 1912 года британское правительство направило в Берлин министра обороны лорда Халдейна с предложением замедлить убийственную гонку военно-морских вооружений. Вильгельм II запретил и канцлеру, и государственному секретарю министерства иностранных дел встречаться с лондонским парламентером. Император и адмирал Тирпиц в грубой форме отвергли предложение о переговорах, а в заключение император заявил: «Мое терпение и терпение немецкого народа иссякло». Полгода спустя возникло впечатление, что Австрия и Германия могут поддаться искушению использовать Балканскую войну как повод для нападения на Францию и Россию, и тот же Халдейи торжественно объявил послу Германии в Лондоне, что Англия не потерпит немецкой гегемонии в Европе и выступит на стороне Франции. Англия, таким образом, просто заявила о своих интересах, но император Вильгельм II воспринял это как «воинственный вызов». Дни напролет он бушевал от ярости. Вот что написал он государственному секретарю: «В борьбе за существование в Европе, которую будут вести германцы (Австрия, Германия) против романцев (галлов) и поддерживаемых ими славян (Россия), англосаксы встанут на сторону славян». Он непрерывно бушевал по поводу предстоящей «расовой битвы» и «последнего сражения между славянами и германцами», в котором «англосаксы будут на стороне славян и галлов». Причиной этого, по его мнению, была «завистливость» и «страх перед тем, что мы слишком вырастем», со стороны этого «торгашеского народа». Наследнику австрийского престола он написал, что заявление Халдейна было «истинно английским», то есть «исполненным яда, ненависти и зависти», направленных против хороших отношений между Австрией и Германией. Принцип «balance of power» (равновесия сил) является «чепухой», которая превратит Англию «в нашего вечного врага». Вот что дословно написал император на полях одного из документов: «Лишь потому, что Англия слишком труслива для того, чтобы открыто бросить Францию и Россию на произвол судьбы, слишком нам завидует и ненавидит нас, другие державы лишаются права защищать мечом свои интересы».