Антон Шиндлинг - Кайзеры

В таком возбужденном состоянии верховный главнокомандующий 8 декабря 1912 года созвал своих «верных сподвижников из армии и флота» на «военный совет» для того, чтобы по всей форме обсудить с ними наилучшее время и наилучший метод развязывания войны против мировых держав — Англии, Франции и России. Лично он выступал за немедленное начало войны: по его мнению, Австрии нужно было «как следует» нажать на Сербию. За этим последовало бы объявление войны со стороны России, что позволило бы Германии «со всей яростью вести войну против Франции», «Подводная война» и «минная война на Темзе» должны были удержать англичан от вмешательства в события на материке. Начальник генерального штаба фон Мольтке также считал, что большая война «неизбежна, и чем раньше она начнется, тем лучше», по полагал, что до ее начала «следует лучше обеспечить народный характер войны против России» в немецкой прессе. Один из высших адмиралов, также присутствовавший на этом «военно-политическом совещании», Георг Александр фон Мюллер, выразил в своем дневнике недовольство подобной нерешительностью. Он полагал, что народная поддержка большой войны была бы и так обеспечена, если бы «России, или Франции, или обеим сразу был предъявлен ультиматум, который обосновал бы паше право на войну». Однако решительный поворот в ходе совещания внес адмирал фон Тирпиц. Он довел до сведения участников, «что военно-морской флот был бы заинтересован в том, чтобы передвинуть начало крупномасштабных военных действий на полтора года», то есть до лета 1914 года!

Когда полтора года спустя в Сараеве прозвучали выстрелы сербского студента, оборвавшие жизнь наследника австрийского престола, «терпению» германского императора вновь пришел конец. «С сербами пора разобраться, и как можно скорее», — прокомментировал он доклад, поступивший из Вены. Действуя под лозунгом «Теперь или никогда!», Вильгельм дал указания военным, министерству иностранных дел и австрийскому руководству, которые послужили началом кризиса, подобного Тридцатилетней войне XX века. Был ли еще во всемирной истории случай, когда столь трагическое решение было принято со столь преступным легкомыслием?

Конечно же, решительность императора в дни июльского кризиса была столь же неустойчивой, как и его характер в целом. Вскоре канцлер Бетман Хольвег обратился к императору, заклиная его проявить хотя бы внешнюю сдержанность и не бить в военный барабан столь же громко и отчаянно, как это делал наследный принц. Тут же последовали жалобы на непоследовательность верховного главнокомандующего со стороны военных. Кризис был позади, и армии в полной боевой готовности уже сосредоточились на границах Франции, Бельгии и Люксембурга, но последнее «да» отсутствовало — император в очередной раз «занервничал». В этот момент дело взяла в свои руки императрица, которая «надавила» на супруга, апеллируя к его мужской гордости: «Теперь нам ничего не осталось кроме войны, и мой муж, и шестеро моих сыновей пойдут на поле браки». Это сразу положило конец нерешительности императора. 30 июля после ужина в Новом дворце шеф гражданского кабинета отметил в своем дневнике «очень воинственное настроение» всей высочайшей семьи.

В таком настроении воинственной экзальтации Вильгельм II произнес в своем обращении к нации 4 августа 1914 года слова, соответствовавшие его фантастическому представлению о своей миссии вождя, которым суждено было сыграть важную роль в грядущей, еще более трагической дезориентации немецкого парода: «Я больше не знаю никаких партий, я знаю только немцев!» (Бурные аплодисменты, переходящие в овации!)

В этот звездный час Вильгельма II на его царствование и на Германию опустилась ночь. Император впадал в депрессии, от которых он уже полностью никогда не смог избавиться. В отличие от Николая II он ни разу не пытался взять военное командование напрямую в свои руки. Наоборот, армия чем дальше, тем больше отбирала у него властные полномочия, а в 1916 году вообще была установлена «тихая диктатура» Гинденбурга и Людендорфа. Иногда Вильгельм проявлял вспышки дикой агрессивности, как, например, в сентябре 1914 года, когда потребовал уморить голодом 90 тысяч русских военнопленных. В отношении политических целей войны он обычно поддерживал аннексионисткие планы военных против более умеренного Бетмала. Он, правда, после длительных колебаний подписал злосчастный приказ о начале неограниченной подводной войны, который спровоцировал вступление в войну США. В «пасхальном послании» 1917 года император, вопреки настойчивым требованиям канцлера, дал лишь весьма туманные обещания в отношении реформы прусского избирательного закона. В июле 1917 по ультимативному требованию военного командования Бетман Хольвег был отправлен в отставку.

Во время войны император продолжал вести обычный для него роскошный образ жизни, что не только отдаляло его самого от действительности, но и способствовало отчуждению между ним и пародом. Что должны были ощущать солдаты, только что чудом выбравшиеся из верденского ада, при виде августейшей семьи, играющей в теннис? После провала большого наступления весной 1918 года положение центральных держав стало безнадежным, выход России из войны уже не менял положения. Президент США, теперь уже самой мощной державы Запада, Вильсон выставил в качестве предварительного условия заключения мира отречение Вильгельма II от престола. Политики в Берлине, а затем и генералы в Бельгии согласились. Перед лицом революционных волнений в Германии, и прежде всего развала дисциплины в стоящей во Франции армии, они сообщили императору, что пришло время спасаться бегством.

В ставке в Сна Вильгельм II попытался торговаться со своими полководцами: а может, ему стоит попытаться во главе армии триумфально вступить в Берлин? А может стоит отречься только от императорской короны и остаться королем Пруссии? Однако события уже полностью вышли из-под контроля императора. Канцлер империи принц Макс Баденский объявил об отречении императора и наследного принца tie facto. Социал-демократ Шейдеман из окна рейхстага провозгласил Германию республикой.

Ранним утром 10 ноября германский император со свитой из 70 человек прибыл на голландскую границу у Эйсена. На следующий день граф Бентинк сообщил, что готов временно принять Вильгельма II в своем островном замке Амеронген. Здесь 28 ноября последний германский император подписал формальный акт отречения.

Вильгельм прожил еще 23 года, но уже никогда не покидал Голландию. Почти до самого конца он всерьез надеялся не только на реставрацию монархии Гогенцоллернов в Германии, по и на то, что сам еще вернется на престол. Несмотря на несбывшиеся надежды, закат его жизни прошел под знаком удовлетворения новый фюрер успешно решил старые задачи с помощью людей его, вильгельмовской, «школы». Агрессия против Польши, по его оценке, была проведена «замечательно», «в старом прусском духе», Вильгельм был просто счастлив. В июне 1940 года он трогательно приветствовал победоносные немецкие войска, проходившие через Доорн, направляясь во Францию. Он посылал восторженные телеграммы фюреру, с восхищением отзывался о «новом порядке», установленном Гитлером в Европе. Он писал: «Рука Господа созидает новый мир и творит чудо… Возникают Соединенные Штаты Европы под предводительством Германии». Осенью 1940 года Вильгельм писал в одном из писем об этой войне: «Череда чудес! Старый прусский дух короля Фридриха, Клаузевица, Блюхера, Йорка, Гнсйзенау и т. д. вновь явил себя миру, как в 1871 году… Блестящие генералы, командующие армиями в этой войне, вышли из моей школы, в мировой войне они лейтенантами, капитанами и молодыми майорами сражались под моим началом. Ученики Шлиффена, они воплотили в жизнь его планы, разработанные под моим руководством. Они сделали это точно так же, как мы в 1914 году». В самый черный час Германии Вильгельм II показал, что он ничего не забыл и ничему не научился.