Антон Шиндлинг - Кайзеры

Вновь обратившись к основным вехам венской имперской политики в эпоху Франца I Стефана, мы можем убедиться в том, что основной ее целью было утверждение имперской идеи. После короткой виттельсбаховской интермедии важнее всего было показать, что империя осталась жизнеспособной, и, с одной стороны, противостоять ее дальнейшему развалу, а с другой стороны, обеспечить императору, не имевшему корней в империи, минимальную опору в лице имперских институтов. В качестве средства политической интеграции, призванного остановить прогрессирующий распад, целенаправленно применялась имперская идеология.

Вопрос в том, каково было участие Франца I в этой политике. Более ранние исследователи оценивали этого императора весьма низко, представляя его пассивным флегматиком, без всякого интереса к политике, который всегда находился в тени куда более активной и властолюбивой жены Марии Терезии. В доказательство этому приводились оценки современников. Например, прусский дипломат граф Отто Подевильс, описывая прусский двор, так характеризовал Франца I: «Он обладает весьма живым воображением, прекрасной памятью и здравым смыслом, но от природы он инертен и не в состоянии основательно заниматься чем-либо. Он ненавидит труд. Он не честолюбив и старается как можно меньше заниматься государственными делами. On желает лишь наслаждаться жизнью, приятно проводить время, а славу и тяготы правления с удовольствием оставляет императрице. Государыня и ее министры руководят им, причем прежде всего это относится к делам империи, о которых он имеет весьма слабое понятие. Если бы в свое время больше внимания уделили его воспитанию, своевременно преодолели его инертность и направили его ум на важные дела, то, возможно, он был бы в состоянии весьма умело вершить государственные дела. Он в совершенстве разбирается в финансовых делах, и это единственная сфера, к которой он прикладывает старания. В его государстве финансы всегда в очень хорошем порядке» (Hinrichs, 55 f.).

Эта характеристика, несомненно, содержит ряд точных наблюдений, но в целом создает слишком неблагоприятную картину. Совершенно неверно утверждать, что у императора полностью отсутствовал интерес к политике. Однако рядом со столь энергичной супругой он просто не мог найти ему применение. Поэтому ему приходилось все более отстраняться от общественной жизни, так что характеристика «сидит по левую руку» вполне соответствует истине. Роль Франца I в политике сводилась к роли советника его жены и к представительству. Если же он пытался во что-то вмешаться, она могла весьма резко поставить его на место. И все же влияние, которое оказывал император таким способом, было значительно большим, чем это кажется при поверхностном взгляде или как это представляет миф о могучей Марии Терезии. Об этом свидетельствует, например, такая запись в дневнике главного гофмейстера Кевенхюллер-Метша: «У нас два государя, император и императрица; оба хотят править, причем первый из них руководит военной областью и некоторым образом финансами, или по меньшей мере можно сказать, что в этих областях трудно предпринять что-либо важное без его согласия и содействия, однако все же следует признать, что он слишком зауряден, чтобы тянуть такой груз». Все же супруг имел больше влияния на Марию Терезию, чем позднее ее сын Иосиф II. Однако подробности этого еще предстоит выяснить. Бесспорно лишь, что самостоятельной политики Франц I не выработал и должен был удовлетворяться отведенной ему подчиненной ролью. Фридрих II испытывал к нему почти сострадание: «Авторитет императора весьма ограничен», — писал он в своем политическом завещании 1752 года. Франц I смог смириться с таким положением благодаря глубокой религиозности, в которой присутствовали оттенки стоицизма и янсенизма, а также тяга, к масонству. Он нашел другие сферы деятельности, в которых и прожил всю свою жизнь. Он больше всего увлекался современными естественными пауками, много времени посвящал своим коллекциям, отдельные из которых послужили основой для австрийских государственных собраний. Он собрал вокруг себя кружок единомышленников, с которыми его объединяло общее хобби. Он с увлечением занимался своими частными имениями, которые превратил в образцовые сельскохозяйственные предприятия. Он отдал много сил реализации ряда экономических проектов в духе меркантилизма, Франц I Стефан был крупным специалистом в области экономики и финансов. Он умел заставить деньги работать и стал обладателем весьма крупного личного состояния. Мария Терезия осознала это лишь в последние годы его жизни, когда поручила ему оздоровление государственных финансов в 1763 году. В этих сферах государственного управления лежали истинные интересы императора и и соответствующих архивах то и дело приходится натыкаться на документы, написанные его почерком. Большинство сохранившихся его писем посвящено экономике и финансам. По выражению Кевенхюллер-Метша император был «хорошим управляющим». Придворному представительству он уделял куда меньше внимания, чем его жена. Сколь мало отвечала навязанная ему роль его истинным интересам, можно судить по успешным реформам, проведенным им в Тоскане. Франц I наверняка был бы неплохим монархом в каком-нибудь княжестве среднем руки. Императорская же корона была ему явно не по силам, ибо он умел лишь реагировать, по не действовать или, тем более, править. Поэтому два десятилетия его правления не являются эпохой Франца I, а признаны первой половиной Терезианской эпохи.

Хотя в аргументации венского двора той эпохи постоянно мелькает слово «империя», совершенно очевидно, что основным направлением его политики было возвышение династии Габсбургов. Этим отличается царствование Франца I от царствований всех его предшественников, включая даже Карла VII. Имперскую политику Франц I уже не проводил. Империя была для него не более чем средством в борьбе за интересы Габсбургов и Австрии, в начале в столкновении с Францией, а затем в военном конфликте с набиравшей силу Пруссией. В этом смысле политика Вены не отличалась от политики других крупных субъектов империи. К такому общему выводу подталкивает и личность самого императора. Он уже не принадлежал к старинной исконной ветви Габсбургов, происходил из куда более скромной герцогской династии и был воспитан в иных традициях, чем его предшественники. Это выразилось и в почти буржуазном стиле жизни, который, однако, мог показаться вполне уместным в эпоху перехода от барокко к новым нормам, и в отношении к титулу императора, который едва ли был наполнен для него каким-либо серьезным содержанием. Это ясно проявилось в его поведении во время франкфуртских коронационных торжеств в 1745 году. Гете писал, что коронованный император «безучастно взирал на церемонию» и «в своем странном одеянии» выглядел, «как призрак Карла Великого». Таким же языком написаны его письма о коронации Иосифа II. Исполненные древних традиций церемонии казались Францу всего лишь смехотворной мишурой, которая для него уже ничего не значила и в которой он участвовал, лишь повинуясь принуждению. «Стоит ли императорская корона потери Силезии?» — спросил он английского посла Томаса Робинсона еще в 1745 году. Такие высказывания куда лучше характеризуют систему политических ценностей Франца I Стефана, чем его девиз «Pro Deo el Impeno» (За Бога и Империю).