Игорь Зимин - Врачи двора Его Императорского Величества, или Как лечили царскую семью.

Также с учетом широкого распространения чахотки на императорской Ферме в Царском Селе держали ослиц, дававших «противотуберкулезное» молоко. Эта метода активно практиковалась и в Европе. Дочь Николая I, великая княгиня Ольга Николаевна, упоминала: будучи в 1840 г. «в Эмсе Мама пила воду, а я – ослиное молоко». [1149]Летом 1841 г. Ольга Николаевна пила ослиное молоко на императорской Ферме в Царском Селе. [1150]

При Николае I туберкулез рассматривался как одна из главных угроз для здоровья членов императорской фамилии. Даже малейшая угроза заболевания чахоткой влекла за собой организационные решения. Например, после того как в 1838 г. у наследника-цесаревича Александра Николаевича случился «приступ лихорадки», его лечащий врач И. В. Енохин пытался убедить Николая I в том, что его сыну требуется провести зиму 1838/39 гг. в Италии.

Как уже указывалось выше, именно при Александре I и Николае I обязательным атрибутом, имевшимся во всех комнатах в императорских резиденциях, стали закрывавшиеся плевательницы («плевальники»), куда можно было сплюнуть кровавую мокроту. Например, когда ремонтировали комнаты Первой запасной половины Зимнего дворца в 1818 г., то в описи комнатного имущества среди прочего значились «плевательница красного дерева с жестяною вставкою». [1151]

Эти «плевальники» были действительно необходимы, поскольку, как это ни удивительно, императорские резиденции посещали придворные, больные открытой формой туберкулеза. Об этом свидетельствуют записки самого Николая Павловича. Например, в октябре 1822 г. он писал, что «работал с Перовским, [1152]потом приходит Крайтон, осматривает его, харкает кровью, они уходят», после чего великий князь отправился к жене.

В XIX в. в императорских резиденциях легочные заболевания развивались в различных формах. От скоротечной чахотки умерла младшая дочь Николая I – великая княгиня Александра Николаевна, годами болели императрица Мария Александровна и цесаревич Георгий Александрович. О них и пойдет речь далее…

В июле 1844 г. в Угловом кабинете Царскосельского Александровского дворца умерла от туберкулеза младшая дочь Николая I, Адини (1825–1844) – 19-летняя великая княгиня Александра Николаевна. По мемуарным свидетельствам, постоянный кашель у Александры начался с июня 1843 г. Лечащий врач Е. И. Раух связывал кашель с хронической простудой, но трагедии из этого никто не делал. [1153]В январе 1844 г. Александра Николаевна вышла замуж за принца Фридриха Вильгельма Гессен-Кассельского и почти сразу же забеременела. Беременность проходила тяжело, сопровождаясь усиливавшимся кашлем и тяжелым токсикозом. Поэтому лечащие врачи уложили великую княгиню в постель, прописав ей ударные дозы рыбьего жира. [1154]

30 апреля 1844 г. Императорский двор по традиции переехал в Царское Село. За городом, в апартаментах Александровского дворца, Адини начала вставать с постели. 4 мая она впервые появилась за общим столом. 7 мая присутствовала на литургии в домашней церкви. Это обнадежило и успокоило родителей, и 9 мая 1844 г. Николай I отправился в Англию с официальным визитом. Но, видимо, у императрицы Александры Федоровны было нехорошее предчувствие, и 14 мая Адини, уступив уговорам матери, позволила лечащему врачу императорской семьи М. М. Мандту осмотреть себя. [1155]

Великая княгиня Александра Николаевна

Подчеркну, что М. М. Мандт именно осмотрел больную, использовав ныне стандартные методы аускультации, а не прибегая к «расспросам», как, видимо, делали врачи, лечившие ранее великую княгиню. (Впоследствии эти же методы использовал С. П. Боткин, лечивший императрицу Марию Александровну, которая сама была свидетельницей трагедии 1844 г.) Следует пояснить, что в пуританской Европе XIX в. медиков часто не подпускали к больным, особенно молодым женщинам, что, собственно, и вызвало появление стетоскопа.

После проведенного обследования Мандт, не говоря ни слова императрице, немедленно отправился вдогонку за Николаем I. Именно Мандт сообщил императору, что его дочь смертельно больна. Николай I, к этому времени завершавший официальный визит в Англию, немедленно возвратился домой. [1156]

Когда Николай Павлович вернулся из Англии в Александровский дворец, он новыми глазами посмотрел на дочь и увидел вместо цветущей девушки «истощенное существо». 20 июня 1844 г. императрица Александра Федоровна писала брату: «Как можно питать надежду, когда видишь это истощенное существо… Я бы не поверила, что такие изменения возможны. Собственно, ее и не узнать совсем! Ах! Это настоящая картина разрушения – что за слово, когда вынужден употребить его по отношению к своему собственному дитя!». [1157]

Великая княгиня Ольга Николаевна вспоминала: «Когда Мандт в мае вернулся обратно, он два раза очень тщательно исследовал больную. После этого, не тратя лишних слов, он сейчас же уехал к Папа в Лондон. Папа тотчас же прервал свой визит и приехал в большой спешке в Петербург. Мы уже несколько дней жили в Царском Селе.

Стетоскоп Р. Лаэннека. 1820 г.

Стетоскопы, молоточек перкуссионный. Конец XIX – начало XX вв.

Деревенский воздух оживил Адини, она часто сидела в саду и предпринимала маленькие прогулки в экипаже с Фрицем, чтобы показать ему свои любимые места. Когда Папа сказал нам о диагнозе Мандта, мы просто не могли ему поверить. Врачи же Маркус, Раух и Шольц выглядели совершенно уничтоженными. Их, кроме Шольца, который был необходим как акушер, сейчас же отпустили. Мандт взялся за лечение один. Он был так же несимпатичен Адини, как нам всем, и только из послушания она пересилила себя и позволила ему себя лечить. К счастью, он не мучил ее. Горячее молоко и чистая вода, чтобы утолить жажду, было, собственно, все, что он предписал. Эту воду он магнетизировал, что, по его мнению, успокаивало больную. Когда дни стали теплее, Адини начала страдать припадками удушья. Мама отдала ей свой кабинет с семью окнами, он даже летом полон был воздуха и свежести. Его устроили как спальню для Адини. Когда Мандт сказал ей, что было бы лучше для нее, чтобы Фриц жил отдельно, она долго плакала… В середине июня, за несколько дней до ее девятнадцатилетия, положение ухудшилось. Она была точно выжжена жаром. Приступы тошноты мешали ей принимать пищу, а припадки кашля – до сорока раз в ночь – разгоняли сон. Мне было поручено предложить ей причаститься…