Валерий Сойфер - Сталин и мошенники в науке

Вавилов известил об этом Президиум АН СССР, но в Советском Союзе вопросы финансовые сразу же перетекли в сферу идеологическую и политическую. Непременный Секретарь АН СССР академик Волгин обратился 13 июля 1935 г. с письмом не к тем, кто ведает финансами, то есть в правительство (в СНК СССР), а в партийный орган — к "зав. Отделом науки ЦК ВКП(б) тов. Бауману". Волгин объяснял, как случилось, что был выбран город Москва, как вышло, что письмо от имени Международного Комитета поступило к Вавилову (было сказано, что он — единственный представитель СССР в этом международном комитете), затем следовал абзац о том, что в СССР есть что показать:

"Укажем на работу по селекции растений — Всесоюзный институт растениеводства, Саратовская и Омская селекционно-генетические станции, работы ак. Лысенко. Большие теоретические исследования ведутся Институтом генетики Академии Наук СССР, где в настоящее время работает один из крупных мировых генетиков — американский исследователь Герман МЕЛЛЕР" (2).

Сообщалось, что ожидается приезд "не менее 1000–1200 иностранных ученых", в связи с чем была запрошено "около 5 млн. рублей… для оплаты 40–50 % расходов содержания членов конгресса — советских и иностранных и оплаты половины стоимости транспорта" (3). К. Я. Бауман поддержал просьбу Академии наук и послал соответствующее письмо в три адреса — 1-му Секретарю ЦК партии Сталину, секретарю ЦК ВКП(б), отвечавшему за сельское хозяйство — А. А. Андрееву и партийному лидеру, не имевшему никакого касательства к науке или к международным связям, но уполномоченному следить за внутрипартийными делами большевиков, — председателю Комитета Партконтроля ЦК партии Н. И. Ежову. Как и все внутренние документы в ЦК, письмо это не было предназначено для посторонних глаз, как советских, так и западных, и было засекречено (4).

Оргбюро ЦК партии (опять, не правительство, а партийные начальники) 31 июля 1935 года 196-м пунктом повестки дня (протокол № 34) рассмотрело письмо и приняло решение "разрешить Академии Наук созвать конгресс по генетике в 1937 г. в СССР" (5). На протоколе расписались два члена Оргбюро — Чубарь и Ворошилов, а кто-то из секретарей дописал, что за это же предложение проголосовал Каганович. 2 августа 1935 года вопрос был включен в повестку дня Политбюро ЦК ВКП(б) пунктом 24-м. Оно с предложением согласилось, дополнив его еще одним пунктом: "Поручить отделу науки внести на утверждение ЦК предложения о повестке дня и составе съезда" (6). Вот это уже выходило за научные рамки. Никогда страны-организаторы в такие дела не вмешивались, а в СССР большевики взяли в свои руки самое ответственное дело — формирование повестки дня конгресса и состава докладчиков. Решение Политбюро в большевистской стране могло изменить только Политбюро, ученым же оставалось уважительно просить высший партийный ареопаг рассмотреть их просьбы.

28 декабря 1935 г. (видимо на основании полученного от Академии Наук и ВАСХНИЛ предложения) Бауман направил Андрееву и Ежову записку "Об организационном Комитете по созыву VII Международного Генетического Конгресса в СССР", в котором уже от имени отдела науки ЦК партии предлагал "утвердить состав Оргкомитета в количестве 13 человек" (Муралов — председатель, В. Л. Комаров — 1-й вице-председатель, Вавилов и О. Г. (ошибка — должно быть С. Г.) Левит — два вице-председателя и члены: Горбунов, Лысенко, Келлер, Кольцов, Мейстер, Серебровский, Карпеченко, Навашин, Мёллер (7). Интересно, что на этом этапе партийцы согласились включить в Оргкомитет даже американца. В записке Баумана для каждого кандидата было указано место работы и членство в ВКП(б). Видимо не случайно, в составе оргкомитета партийцев и беспартийных было примерно поровну- шесть к семи, но членом партии был назван и Серебровский, который пока еще был только кандидатом. Оргбюро ЦК партии утвердило это предложение 29 января 1936 года, а 2 февраля 1936 года Политбюро утвердило решение Оргбюро. В его решении было указано, что Муралова обязывают "в трехмесячный срок внести в ЦК предложения Оргкомитета о порядке работы предстоящего конгресса" (8).

Спустя точно три месяца, день в день, Муралов отправил длиннейшее послание Сталину и председателю СНК Молотову с описанием планируемых заседаний конгресса и с массой других сведений (писал, что ожидается 900 советских и 600 иностранных участников, что запланировано за советский счет пригласить уже только 70 человек, были указаны стоимости проживания для гостей "по первой категории" и "по второй категории", даны расчеты по расходу средств на ремонт здания МГУ, нескольких других институтов и т. п.). К письму был приложен проект постановления СНК с еще более детализованной сметой расходов, вплоть до длинных таблиц с описанием, сколько и какой бумаги, картона, микроскопов, микротомов и прочего потребуется. Был указан почасовой план работы конгресса. Отдельно был приведен список кандидатов, приглашенных на роли президента, почетного президента и вице-президентов конгресса, а также список советских и западных пленарных докладчиков. Кандидатом в президенты был назван Вавилов, почетным президентом американец Томас Хант Морган, а вице-президентами должны были стать шестнадцать представителей иностранных государств (по одному из страны, причем не названы были по фамилиям только двое — представители Чехословакии и Турции (9)).

Теперь Политбюро должно было все проекты утвердить как поручение правительству, а уж потом СНК оформило бы их в виде своего постановления. Но произошла заминка: на папке с документами о конгрессе появилась объяснительная запись "материалы находятся еще у т. Молотова" (то есть у председателя правительства), потом 29 мая появилась новая запись: "вопрос готовится в СНК", потом еще одна запись: "Есть решение ЦК — на контр[оль] Чернухе" (В. Н. Чернуха — ответственный работник секретариата Политбюро). Ясно, что какое-то высокое лицо или несколько лиц, не оставляя следов, затормозили дело. Было ли вообще принято это постановление в предложенном Мураловым виде и когда, выяснить не удалось. Похоже, что этого не случилось, так как 22 августа 1936 года Муралов отправил еще один многословный документ секретарю ЦК ВКП(б) Кагановичу и зам. предсовнаркома СССР Чубарю, в котором снова описал по пунктам важность проведения конгресса, назвал имена основных советских и зарубежных докладчиков, сказал, что 750 заявок из-за рубежа (вместо 600 ожидавшихся ранее) уже получено и т. д. и т. п. (10).

Реакция на план Муралова последовала быстро: Бауман оперативно подготовил отзыв на мураловский документ и направил его в аппарат Политбюро — Сталину и Молотову. В отзыве ситуация с конгрессом описывалась не столь радужно. Во-первых, вмешательство в научную программу пошло дальше: было заявлено, что "значительная часть советских ученых выступит в качестве докладчиков по основным вопросам", во-вторых, список этих основных докладчиков выглядел уже довольно странно: "академики Лысенко, Мейстер, Серебровский, проф. Левит и др." (11). На первые места тем самым выставили Лысенко и Мейстера, а не генетиков. Затем был отведен абзац рассказу еще об одном "народном выдвиженце" — Цицине. А через два абзаца, отведенных техническим проблемам, начинался длинный разбор политически заостренного вопроса, как ученым на конгрессе обсуждать проблему медицинской генетики, и был сделан упор на то, чтобы руками западных ученых навести "критику расовых теорий":