Андрей Демидов - Колодец Времени - книга поэм [СИ]

Родня для всех царей Литвы.

Честь велика, не верю даже,

Недели две уж в горле ком;

Ведь стану я, великий княже,

Тебе ближайшим свояком!"

Иван хрустел капустой сочной:

"Из тех, кто тут живет в Кремле

Две с половино тыщи точно

Свои мне в свойстве и родне.

Но не литовский князь мне ближе,

А император Константин.

Он предок мой, нет в мире выше

Монаршей крови - он один.

Ещё наследник я Батыя,

Все повторяется как встарь,

Мои все степи зодотые,

Теперь как он я Белый царь!"

Декабрьский ветер смолк внезапно,

Не завывая, не шурша,

На миг как будто безвозвратно

Из всех и вся ушла душа.

Тоскливо двери заскрипели,

Шаги напомнили дворец,

Стал слышен даже свист свирели,

Гул голосов: "Святой отец!

Благослови рабов нас грешных!"

Слизнёв шепнул: "Митрополит".

Иван навстречу встал неспешно,

Оставил кубок недопит.

Вбивая в пол тяжёлый посох,

Митрополит вошёл и встал;

В каменьях крест, седые космы,

В глазах ни злобы ни добра.

Царю степенно подал руку,

И тот её поцеловал

Кривясь, терпел как будто муку.

Митрополит ему сказал:

"Скажи, сын мой, опять убийцы

Тебе мерещились во сне?

Что этот бред не повторится

Ты клялся на иконе мне".

"Что слышу, отче? - царь отпрянул, -

Меня хотели тут убить,

Убийц нашли мои дворяне

И увели допрос чинить.

Мне почему не хочешь верить?"

Митрополит махнул рукой

Слизнёву тот час отпрянул к двери,

Ушёл с понурой головой.

Иван сказал: "Садись, святейший".

Тот сел, рукой ударив стол:

"Хочу, сын мой, тебя утешить,

Пресечь души твоей раскол.

Огромной стала вдруг держава,

Нужны и дьяки, и писцы,

И кропотливая управа,

Не только пушки да стрельцы.

Не только знатных, но и всяких

Пустить тут надобно во власть,

А знать рвет дьяков как собаки,

Которым кость мешают красть.

А ты пугаешь всех толковых,

Боятся честные служить,

Ты веришь лжи и невиновных

Привык бессмысленно губить.

Был у меня князь Юрий Кашин -

Казань брал, воевал с Литвой

Как воевода бесшабашный,

А тут по делу под Москвой.

Он сыну свадьбу затевает,

Сыночка хочет поженить

На девке Ховринской, желает

За ней богатство получить".

"И что? - Иван пожал плечами,

Косясь на стынущую дичь, -

Им голодранцам можно чаять

Богатство Ховриных достичь.

Самих же Ховриных не плохо

Привадить ближе ко двору.

Не нахожу я в том подвоха,

Тебя же, отче, не пойму".

"Случайно вышло препиранье

У сына Кашина, вражда

Во время праздного шатанья

С Чулковым Гришкой у пруда.

Чулков сам к Ховриным решился

Сватьев заслать; в ножи пошли,

Но слава Богу люд вступился

И бой без крови развели.

Чулков лишь в рындах и подьячих,

Откуда гонор не пойму,

И князь конечно же назначил

Урок плетьми задать ему".

"Так это кашинские рожи

Чулкова ждали на заре?

Хотели высечь, а сторожа

Моя взяла их на дворе? -

Царь откусил от стылой птицы,

Махнул рукой туда-сюда, -

Они совсем и не убийцы?

Вот так святая простота.

Они меня в засаде ждали

Не подавая голосов.

На стражу яростно напали.

Я их убью как подлых псов.

Тебе за всех просить охота,

Тебе лишь верю одному.

Но то никчемная забота.

Как помнишь, в прошлую весну?

Ты со боярами толпою

Ко мне в ночи как стая сов,

Связав охрану с жутким воем,

Ворвались, заперли засов.

Желали правды зло и громко,

Притворно сделав скромный вид,

Достопочтенный и покорный,

А я едва не был убит.

Ты был им стягом берегущим,

Тобой прикрылись бунтари

От гнева слуг моих бегущих,

Призывы слышавших мои!"

Иван умолк и стало слышно

Как бьют в церквях колокола.

Сперва вдали, потом всё ближе,

И зазвонила вся Москва.

Весь мир стал чудом колокольным.

Иван поднялся, встал к окну,

Поскрёб, ударил недовольно

Ногтём в оконную слюду.

Сквозь иней еле различались

Дымы над крышами домов,

Стрельцы верхом куда-то мчались,

Комки летели от подков.

Меж куполов воронья стая

Клубилась пеплом на ветру,

В поземке псы беззвучно лая,

Козу гоняли по двору.

Нырнуло солнце, снова вышло,

Плеснули вороны крылом.

В стенах пел голос еле слышно

Над колыбелью перед сном.

Выл ветер, в кузнице далёкой

Кузнец подковывал коней

И ветер в башне надворотной

Выл то слабее, то сильней.

"Меня лишали с малолетства

Свободы царствовать и жить.

И всё, что помню я из детства -

Убийства, бунты, реки лжи.

Чернь друг на друга поднимая,

Ратши и Глинские на круг

Травили ядом, колдовали

Открыто, не стесняясь слуг.

В Казань везли вдали от войска,

Что шло по берегу в огне.

Молил я за его геройство.

Про приступ не сказали мне.

Казанцы зря не взяли хана,

Что я им мирно предлагал,

А взяли турка от султана,

И дишь тогда я осерчал.

И жили бы как наш Касимов,

Но вот попутал их шайтан.

Прогнали наших побратимов

И правоверных мусульман.

Взорвали стену, жадный Курбский

В проём за славой побежал,

Но бой крепчал, погнали русских.

"Секут!" - он первый закричал.

Меня от славы уводили,

На приступ без меня пошли

И без меня не победили,

Лишь смерть позорную нашли.

Давно враги мое семейство

Счастливым видеть не могли,

И через яды с чародейством

Анастасию извели.

Царицу, милую юницу -

Мать шестерых моих детей.

Припомнишь ты, на ней женился

Когда пятнадцать было ей.

Сильвестр - лиса в овечьей шкуре

И злой предатель Адашёв.

Но хорошо, что милый шурин

Василий Юрьев всё нашёл.

Раскрыл злодеев чародейство

И справедлив был царский суд.

Пускай жестоко было действо,

Но так и Бог бы выбрал тут.

Для всех кругом была опасность

Под чары страшные попасть.

Макарий, вот уж несуразность,

Успел их жертвой слабой пасть".

"Все это Богу нетерпимо! -

Сказал в ответ митрополит, -

Про эти мерзости вестимо ль,

Чего Москва вся говорит?

К чему расправа над сынами

Шишкова, не щадя семей?

На плахе Сытины с главами

Расстались - Фёдор, Алексей.

Князь Воротынский, князь Курлятьев

В опале - изгнаны как псы.

Потом ты умертвил их братьев.

Ты что творишь? Ты ж мне как сын!

Иван, я твой духовник с детства,

Ты вырос на моих глазах,

Я помню как ты по соседству

Топтал всех встречных на конях.

Ты в детстве муками животных

Извел немало, слуг хлестал

И в десять лет ты принародно

Прохода девкам не давал.

Полно людей ты бестолково

По пьяной дури загубил;

Как в Невеле ты Шаховского

Во гневе палицей убил.

По убиенным шлёшь ты вклады

В монастыри по сто рублей

И больше, это Богу ладно,