Андрей Демидов - Колодец Времени - книга поэм [СИ]

Собою жертвует за всех!"

Все остальные зашумели,

Втыкая в стол свои ножи:

"Ты говори скорей о деле,

Как защищаться нам скажи!"

Ответил Юрьев: "Мы в ловушке

Китайгородской и в Кремле.

Мы как в ведре одном лягушки,

Что делать нам понятно мне.

Здесь отбиваться будет трудно -

Родню жаль, чада, челядь, скарб.

Бежать нам нужно; скажем будто

Царь на молебен едет в храм.

И пусть он завтра чинно едет,

Как много раз уж знают все

Он ездил, с ним все на рассвете.

И не забудьте о казне.

Она должна лежать в подводах.

Дьяк Тютин, дело то твоё!"

Встал Тютин: "Не впервой в походах.

Всё спрячем в старое тряпьё.

Уж все посчитано, готово!"

Кивнул Басманов: "Караул

Поедет из полка царёва,

Кто на иконе присягнул".

"Такие есть, - привстал Черкасский, -

К присяге сам их приводил.

А двух лазутчиков, как в сказке

Убил и в прорубь их спустил.

"Коней откормленных готовьте.

Царевых замыслов и слов

Вы ненароком не раскройте,

Чтоб враг ослеп наш и оглох".

Шипел огонь, по драни крыши

Скребла метель, гудел, стонал

В заслонках ветер, еле слышно

В подвале мученик кричал.

В Китай-городской церкви полночь

Отмерил колокол во мгле.

Всем показалось, что сквозь копоть

Ожили фрески на стене.

На сводах, в нишах грановитых,

Вдруг двухголовые орлы,

Грифоны из звериной свиты,

Вздохнули в капельках росы,

Русалки из цветов дичайших

И птицы сказочной земли,

Со всех сторон в людей молчавших

Глаза уставили из тьмы.

Иван щекой задёргал, вышел

В круг света, встал посредь палат.

Слизнёв, ступая еле слышно,

Шепнул, неся царёв халат:

"Из Кабарды халат сей ести".

Сказал Иван: "Дела горьки.

Царя иметь им много чести,

Москве князька иметь с руки.

Как хорошо, что вас так много,

Что не один я в трудный час.

К Святым Вратам ведет дорога

Всех Богу преданных - всех нас.

А я пойду с царицей вместе

Валять в постели дурака.

Я падок до восточной лести

Любезной дочки Темрюка.

Привык я к ней, но мне б сгодился

Дружочек, с кем отрадно быть.

Но жаль такой не приключился,

Как мне дружочка раздобыть?" -

Иван вздохнул, перекрестился

На образ красочный в углу.

Пошёл; тут Ловчик очутился,

Царь сунул руку на ходу:

"Таких, как ты, мне нужно много.

До смерти смехом уморил.

Тебе большую дам дорогу,

При мне будь ловчим-сокольным!"

Согнулся Ловчиков целуя

Ивану руку и перстнём

Рассек себе губу большую,

И кровь закапала кругом.

Вслед за царем Басманов-младший

Пошел в одеждах золотых,

Юнец и статный ангел падший,

Слетевший из небес родных.

С царём прощаясь, тени встали,

И заговорщики меж них,

Огонь лучин блистал на стали,

Мехах, одеждах золотых.

Глава вторая

ОПРИЧНИНА

Шёл мягкий снег, снежинки тая

В кудлатых гривах лошадей

Сверкали, быстро исчезали,

Пар вырывался из ноздрей.

Кивая сонно кони мялись,

Косясь на грустных ездовых,

Чьи нравы нынче отличались

От всех обычаев своих.

Здесь мир ямщицких ухищрений;

На ком тулуп, кто в зипуне,

Под грудью стянутом, движений

Чтоб не стесняли при езде.

Одни в санях сидели тихо,

Другие скалились смеясь,

А третьи хмуро кляли лихо -

Раскисшую под снегом грязь.

За ночь в Москве мороз отпрянул;

Вот солнце встанет, потечёт

Повсюду с крыш и воздух пряный,

Как вешний - оттепель идёт.

Уж всё готово, стынут кони

И в раззолоченной попоне

Уголий царский жеребец

Трясет уздою из колец.

И каждой жилочкой клокочет.

Не может он умерить прыть,

Он скачи злой, безумной хочет

И спесь не может победить.

Среди саней, что запрудили

Все переулки у дворца,

Бояре сонные бродили,

Кто зол, кто с видом хитреца.

Здесь горцевал и князь Черкасский

В расшитой бурке, сапогах.

В черкесках люд его кавказский,

Иссиня-черных бородах.

Тут говор резкий, басурманский,

Уздечки раззолочены,

И взгляд у всех не христианский,

Хоть волей царской крещены.

Среди саней стоял Басманов,

О чём-то тихо говорил

С Немым и Юрьевым, и рьяно

Дьяк Тютин носом тут крутил.

Корпел, в который раз считая,

Богатства скрытые в санях.

То замирая, то пылая

Трещали факелы в руках.

Стоял конвой детей боярских

Из государева полка;

Все при пищалях, в шапках красных

И фитили палят слегка.

Тьма расступалась, свет стал бегать

И сразу снег пошёл сильней.

Обоз пол дня ждал, кукарекать

Петух устал уж из клетей.

Вдруг на снега упали тени

С большого царского дворца,

И в разукрашеные сени

Вступили рынды вдоль крыльца.

В одеждах белых с топорками

Слоновьей кости, серебром,

Как на подбор парадно встали

Сияя, хороши лицом.

Из мамок вышел, как из стана,

В доху из соболя одет,

Любимый сын царя Ивана -

Царевич Фёдор малых лет.

Уже святой, хотя дитятя,

Происхождением своим,

Как воин из небесной рати,

Несущий Божий свет живым.

И брат его десятилетний,

Иван, с печалью на лице,

Как будто он в семье последний,

Из рода Рюрика, в конце.

Наследник всей плеяды славной,

Создавших вечный третий Рим,

Крови могучей и державной,

Уж страшный рок витал над ним.

За сыновьями государя

Царица Марья шла во след,

Оленьих глаз не поднимая.

Она ждала здесь только бед.

А до крещения и свадьбы,

Ей было имя Кученей.

И не могла она сказать бы,

Что здесь казалось страшным ей.

Пока семья садилась в сани

С константинопольским орлом,

Все рынды чинно занимали

Места вокруг саней верхом.

Царь вышел ярый и готовый,

В доспехе воинском златом.

Окинул двор пытливым взором

И осенил себя крестом.

С крыльца сошёл и рявкнул: "Тютин!"

"Готово всё, мой государь!"

"А что там делают те люди?" -

Он указал рукою вдаль.

Там, отдаленно и в опаске,

Князья с боярами толклись.

По чьей-то видимо указке

Толпой гудящей собрались.

Идти хотели, разобраться,

Почто никто им не сказал,

Что царь долой решив податься,

Как прежде их с сабой не взял.

К толпе той двинулся Скуратов

И двадцать всадников за ним.

Вдоль любопытных он оградой

Встал, как стена, и путь закрыл.

Сияло солнце на востоке,

Лилось златою полосой,

И благодатнейшие соки

Его разлились над Москвой.

Неравномерно осветились

Небес густые облака,

Живые тени в них носились,

Как сон прошедшие века.

Поднялся ветер - юг и запад

Его несли, в его крылах

Тепло и дождь почти заплакал.

Весь город виден был с холма.

Лежал громадный серо-чёрный

И купола церквей над ним;

Мерцал крестами град огромный,

Град православный - Третий Рим.