Александр Пыльцын - Откровенные диалоги о штрафниках Великой Отечественной

Пыльцын А.В.: Я не знаю, никогда в следственных органах не бывал, меня не привлекали, и я не привлекал никого, но во всяком случае в армии, в штрафбате мы все были товарищами, и никаких даже не было поползновений отделять своё социальное или ранговое положение.

Степанов А.Д.: Александр Васильевич, как вам психологически было: молодой лейтенант командует подполковниками, майорами, они же постарше, да?

Пыльцын А.В.: Вначале я даже опасался, как буду ими командовать, а когда пришёл в батальон, увидел, что все они понимают, что они рядовые, а я командир, а в армии это понятие совершенно чёткое. Попытки были, но, пожалуй, единственная, когда ко мне во взвод прибыл штрафником инженер-майор Гефт. Тот вначале, когда представлялся, доложил: «Я инженер-майор», а я говорю: «Нет, дорогой, ты, может, ещё будешь инженер-майором, но это только в том случае, если повоюешь хорошо, а пока ты боец-переменник, а для простоты — боец.

Степанов А.Д.: То есть не надо было прилагать какие-то особые усилия, чтобы заставлять. Явное уставное подчинение и без каких-либо особых мер было?

Пыльцын А.В.: Я вначале ожидал, что мне придётся что-то такое предпринять, для того чтобы командовать майорами, подполковниками, да ещё и преступниками… А оказалось, преступники-то разные: один убил свою жену, застав её с другим; один был начальником мастерских на флоте по ремонту корабельных радиостанций, отремонтировали, проверяли на всех диапазонах, всех волнах. Он хорошо владел немецким языком и вдруг громко объявляет: «Ребята, Геббельс говорит!» Его спрашивают: «А что он говорит?», и он начинает переводить. Назавтра его он в особый отдел: «Говорят, что вы Геббельсу помогали агитировать».

И он за «участие» во вражеской пропаганде в штрафной батальон ко мне во взвод попал.

Степанов А.Д.: Вы в 1943 году начали службу?

Пыльцын А.В.: Если Вы говорите о службе в штрафбате — да.

Степанов А.Д.: И практически до самого конца войны в штрафбате были за исключением 3 ранений?

Пыльцын А.В.: Да, 3 ранения было.

Степанов А.Д.: Это на какой срок вас выводили из строя?

Пыльцын А.В.: В первый раз я подорвался на мине. Нас поставили в оборону, а перед нашим передним краем минного поля нет, это опасно, потому что немец может пролезть, а сзади, видимо, по плану старшего командования, был заминирован лесной завал, как вторая линия обороны. А я по молодости, не только по неопытности, а может по какому-то авантюризму, думаю: «А что у меня мины-то сзади стоят? Я лучше переставлю их на передний край, и надёжнее оборона будет». И я снимал эти мины сам и переставлял их на передний край, один, и где-то 200 мин с лишним я снял, а на какой-то, 210-й или 215-й, подорвался. Меня отбросило взрывом, а когда поднял голову, то вторая мина буквально в 10 сантиметрах от головы, думаю: хорошо, что ещё головой не попал на неё. Я её разрядил, и теперь надо посмотреть направо-налево. Посмотрел — и справа тоже недалеко мина, тоже чуть-чуть не угодил на неё. Очень осторожно и её разрядил, а потом чувствую, что у меня что-то с ногой не в порядке, думаю, оторвало у меня её или нет? Повернулся, смотрю, нога лежит на месте, только как-то вывернута в другую сторону ступня, я кое-как поднялся, а там уже мои штрафники подчинённые кричат «Лейтенант!» — и рвутся напрямую, я им кричу: «Стоять!» Понимаю: тут же мины, они сами подорвутся, крикнул им: «Выберусь сам!»

Выбрался кое-как сам из этого лесного завала, и оказалось — главное — нога на месте, только неестественно вывернута взрывом. Видимо, я наступил не на саму мину, а на какую-то палку, может быть, толстую ветку, которая одним концом лежала на мине, и мина сработала. Похоже, взрыв получился не под ногой, а где-то сбоку, и взрывной волной и осколками мне сапог изрешетило, да и ногу тоже, но это были всё осколочные поверхностные ранения, а самое главное — был сложный вывих. третьей стадии с разрывом связок. Вот я полежал в медсанбате где-то с неделю и ещё неделю проходил с костылями, а потом попросился, чтобы меня выписали, хотя ещё месяц ходил осторожно, опираясь на палочку, аккуратно изготовленную моими помощниками. Во-первых, медсанбат был недалеко, а во-вторых, уже заговорили, что я, разминировав армейское минное поле, созданное как элемент второй полосы обороны, получается, уничтожил его, фактически планы армейские нарушил. Вот и угроза надо мной нависла: попадет за это преступление: вместо взводного штрафников можно стать самому штрафником. Комбат Осипов фактически спас меня, поехал к командующему Армией генералу Попову Василию Степановичу, доложил всё, как было, и меня наградили орденом Красной Звезды. Вот так неожиданно счастливо закончилась моя «минная авантюра».

А потом ранение было под Брестом, тяжёлое не настолько, чтобы его переносить или чувствовать, сколько опасное. Ранение было в паховую область, были повреждены частично артерия и какой-то главный нерв. Нога моя потеряла совершенно чувствительность и подвижность, чудом остановили кровь, потому что она фонтанировала. Крови много вытекло, но сестрёнка, медичка полковая, сумела ее остановить, и меня довезли до медсанбата.

Там сделали операцию, отправили в госпиталь, а тот вскоре перебазировался поближе к фронту — фронт двигался. Тяжелораненых отправляли в тыл, так мы с одним лейтенантом сбежали из госпиталя, чтобы не попасть в тыл, потому что когда да и куда нас оттуда выпишут? И на какой фронт мы попадём, ещё неизвестно.

Вот мы и сбежали, снова попали в медсанбат, в тот же госпиталь, который уже перебазировался ближе к двигающемуся на запад фронту. Даже ранеными не хотели быть далеко от своей части.

Степанов А.Д.: Хотелось со своими служить, воевать?

Пыльцын А.В.: Да, вы знаете, это чувство своей фронтовой семьи — оно, видимо, не только у нас было, любой солдат старался вернуться в свою часть. Вы помните фильм «Они сражались за Родину», там Тихонов играет роль солдата, который не долечился после тяжёлой контузии, ещё говорить не умеет, но он в свою часть вернулся, потому что это своя часть, это уже свои люди, уже в этой тяжелейшей обстановке боевой есть на кого опереться, на кого понадеяться. А пришёл в другую часть — никого не знаешь, и тебя никто….

Степанов А.Д.: А третье ранение?

Пыльцын А.В.: Третье ранение было на Одере, это уже Берлинская операция, ранение в голову, тут я уже потерял сознание. Но краешком его, угасавшего, успела мелькнуть мысль: «Слава Богу, не утонул, на земле убили». Там много всяких приключений было, пока меня лечили, а вылечили — вернулся в свой штрафбат 1-го мая, когда уже Берлин брали. На второй день после взятия Берлина, когда уже взяли Рейхстаг, мы оставили свои автографы, а через несколько дней была Победа.