Александр Пыльцын - Откровенные диалоги о штрафниках Великой Отечественной

Иринчеев Б.: Ясно. Александр Васильевич, вы сказали, что у вас была повышенная зарплата, у вас было самое новое оружие в батальоне, а как с питанием, как кормили?

Пыльцын А.В.: Питание обычное, стандартное армейское питание, никаких условностей, никаких добавок, никаких ограничений. Вот положено было 600 г хлеба, допустим, сухари, горячая пища 2 раза, а то и 3 раза в сутки — всё это было. Это только у Володарского в фильме ни на какое довольствие штрафбат не ставили, они сами себе добывали пищу, население прифронтовое грабили либо на наши же продсклады набеги делали. Это даже не кинематографическая глупость, это клевета. Кормили всю армию, гвардейцев и обычные войска, и штрафников по установленным нормам. Обычно на каждую стрелковую роту была походная кухня, когда позволяла обстановка, всегда мы ели и горячую кашу, и горячие супы или борщи. Бывали случаи, когда боевые условия не позволяют — нам давали на эти случаи сухой паёк. Обычно его давали на трое суток на всякий случай. Не будет горячей пищи — есть сухари, есть консервы, есть кусочек сала или какая-нибудь вяленая рыбка, или ещё что-нибудь, но всегда в кармане или в вещмешке сухой паёк был. Так что голода у нас никогда не было.

Был один случай, когда нас после Рогачёва, после рейда, перебросили под Быхов, чтобы там наступать, но случился такой необычный даже не снегопад, а снеговал — валило несколько суток кряду. Из-за этого наступление отменили. Все дороги завалены снегом, танки пустили на их расчистку, продуктов у нас уже нет, потому что их подвезти нельзя. И мы почти неделю жили на так называемом «диетическом» пайке. А из чего состоял этот паёк? На кухне были мешок сухарей и несколько банок американской тушёнки, больше ничего. Брали снег (его, ещё не закопчённого боями, было в изобилии), растаивали в кухне, кипятили воду, открывали одну банку консервов американской тушёнки — получался бульон. На 100 л воды одна литровая банка — представляете, какой бульон? И один сухарь. И вот, пожалуйста, котелок тебе этого бульона и одни сухарь в сутки, и всё, больше ничего. Так это потому, что обстановка была такая, это не потому, что нас морили голодом, а потому что обстановка не позволяла.

Иринчеев Б.: Александр Васильевич, извините, что долго вас спрашиваем, но ещё раз, возвращаясь к этому злосчастному сериалу «Штрафбат», который, к сожалению, многим мозги отравил. Там, во-первых, штрафной батальон состоит из заключённых ставшего модным солженицынского «ГУЛАГа», и там ещё изображён священник православный, который каким-то образом в этом батальоне появляется и из «Максима» немцев, поливает. Какое было отношение вообще к вере в штрафбате, люди же были и пожилые, и те, кто ещё, возможно, родился во времена Российской империи, при царе, крещёные. Понятно, что вы уже были молодой человек, советский человек, но там же были и пожилые. Как к этому относились?

Пыльцын А.В.: Я вам так скажу: штрафбат-то офицерский, а офицеры, как правило, были кандидаты в члены партии, члены партии с большим стажем, воспитанные в определенном духе атеизма, и таких открытых проявлений религиозности не наблюдалось. Может быть, в армейских штрафных ротах и были, потому что там были рядовые, кто-то из них вчера был колхозником, позавчера он был, может быть, лесником или охотником — кто их знает, каким образом в нём жила или теплилась эта вера. Там эти проявления были возможны. У нас они не проявлялись. Может быть, у кого-то и были подспудно такие верования, но я, например, крещёный человек, крестили меня почти в 5-летнем возрасте, я помню хорошо весь этот процесс. Но меня, как и всех детей в нашей семье, не приучали молиться, у нас это не было принято. У меня бабушка была набожная настолько, что у неё и иконы, и лампада висела перед иконой, и она молилась дни и ночи. У нас в семье мама была неграмотная, и вот я её начал учить грамоте (по-моему, я уже учился во втором классе), потому что сам-то уже умел, и посоветовал: ты иди в ликбез, в школу. Мама до посещения ликбеза тоже икону держала, но когда она пошла в ликбез, видимо, там кроме грамоты им внушали и атеизм. Когда, видимо, дошло до неё, что икона-то у неё висит зря, она же не каждый день, не каждый вечер молится, поэтому она икону эту отдала своей матери, бабушке нашей, и у неё эта икона висела, и она молилась, а мы нет. Я до сих пор не молюсь и не понимаю тех, кто с переменой власти стал вдруг архиверующим — вот стоит он «подсвечником» со свечкой в храме, демонстрирует свою религиозность, что ли. А ведь он тоже, скорее всего, неверующий, только демонстрирует свою мнимую веру. Верить надо, прежде всего, в справедливость, верить надо в чувство товарищества, верить надо вообще в правду на земле. У меня всегда была вера в какую-то судьбу, в какой-то рок, в какое-то предопределение что ли. Во время войны ранения у меня все были, как говорят — на грани фола, на грани летального исхода. Почему эта грань не была перейдена? У меня 2 брата погибли на войне, мама получила похоронки на них, и когда я на Одере был тяжело ранен, на меня тоже похоронку заготовили и не послали, только потому, чтобы проверить, на самом ли деле я погиб. И хорошо, что не послали — я представляю: матери потерять третьего младшего сына, последнего, остаться с одной дочкой маленькой. Кто это — Бог или Судьба, или ещё как-то назовите, но какая-то Высшая Сила существует, я чувствую, что она есть.

Но я не верю в Бога-Дедушку с бородой, я не верю в Илью-Пророка, который, как мне в детстве говорили, катается по небу, когда гром гремит. Однако я верю в то, что действительно есть она, Высшая Сила, которая управляет не только человечеством на Земле. Думаем мы иногда: хорошо ли она управляет или не очень хорошо. Зачем она, эта высшая сила, допустила такую войну в нашу страну, на славян, которые всегда были набожны, даже в языческие времена. Говорят: потому что Советский Союз был не божеским творением, потому и… Не слишком ли жестокое наказание, когда заживо сжигали или умерщвляли в душегубках малых детей и немощных стариков…

Иринчеев Б.: Но на фронте такого, чтобы кто-то молился в окопе или какие-то другие обряды совершали, такого вы не видели?

Пыльцын А.В.: Нет, такого не видел.

Иринчеев Б.: Александр Васильевич, ещё буквально 2 вопроса. В последние годы, наверное, в последние лет 20 уже, постоянно вбрасывается тема, что когда Красная армия вошла на территорию Германии, то там все…

Пыльцын А.В.: 2 миллиона изнасилованных немок?

Иринчеев Б.: Да, именно так. Вы ветеран войны и свидетель той эпохи, Вы там были и обо всём этом могли знать. На самом деле, какое было отношение к местному населению?

Пыльцын А.В.: Вы знаете, немцы боялись нашего наступления и старались убегать, убегать, убегать… До Одера всё убегали. Тогда, как известно, Германия была не только за Одером, а ещё была до Одера. Это неблагодарные поляки «забыли», что вся доодерская Германия по настоянию Советского Союза и его руководителя Сталина по результатам Победы была подарена Польше. А после Одера бежать-то уже некуда было, и когда мы пришли в Германию, и даже когда война уже кончилась, те немцы, кто остались, стали понимать: советские, русские, как нас называли, это же не звери-азиаты, а добрые люди!