Александр Пыльцын - Откровенные диалоги о штрафниках Великой Отечественной

Ким Н.: Как Вы попали именно туда, почему? Вам сколько было тогда лет? Почему Вас, молодого, на очень трудную должность поставили?

Пыльцын А.В.: По положению о штрафных батальонах в командный состав назначались офицеры с боевым опытом, то есть те, кто уже воевали. И поэтому, когда нас отбирали в батальон (там перед этим потери были большие), отобрали 18 человек. Из них я один оказался не «обстрелянный», все остальные уже имели боевой опыт: кто после ранения, кто после госпиталя находился в резерве — все прошли фронтовую закалку. Прошел только месяц, как мне исполнилось 20 лет, но когда офицер, который отбирал нас, посмотрел моё ещё тоненькое личное дело, он сказал: «Будешь теперь служить у нас в штрафном батальоне», я опешил, говорю: «Извините, а за что меня в штрафной батальон?»

Я вроде за собой вины-то никакой не чувствовал, ничего противозаконного не совершал. Он говорит: «Неправильно, лейтенант вопрос задаёшь. Не за что, а зачем. А затем, что будешь помогать штрафникам искупать их вину перед родиной. Потому что ты дальневосточник, парень здоровый, отлично закончил училище. Командовал и на Дальнем Востоке, и в Южно-Уральском округе, тоже с хорошими показателями, так что вполне годишься на это серьёзное дело». Рост у меня был 1 метр 80, а когда он пожал мне руку, почувствовал, что она у меня крепкая. Вот так я и попал в штрафбат.

Ким Н.: А куда Вас направили? Где это, в какой местности было? Что это был за фронт и что для Вас было неожиданным?

Пыльцын А.В.: Это было уже в Белоруссии, был декабрь 43-го года. Уже были взяты Гомель, Речица, Лоев, и должны были взять Жлобин, как раз там стоял наш батальон. В то время он был в составе 48-й армии генерала Романенко, ещё не у генерала Горбатова.

Несколько слов о первых впечатлениях. Привезли нас, 18 офицеров, к комбату на беседу. Когда дошла до меня очередь, вошёл в домик к командиру батальона, подполковнику Осипову Аркадию Александровичу. Я увидел очень пожилого человека. А ему, как стало известно позже, на самом деле было только 35 лет. Для меня, 20-летнего, 15-летняя разница в возрасте была немалой. Да, наверное, это показалось потому, что он был уже усталым от войны, то есть на нём уже война оставила особый след.

В конце беседы комбат сказал: «Ну, что, товарищ лейтенант, судьба свела нас, придётся воевать вместе». Надо сказать, командир батальона оказался очень под стать генералу Горбатову, человек заботливый, умный, знающий своё дело. Он до этого воевал на финской войне в 1940-м году, в 41-м — на Карельском фронте. Был ранен, окончил Военную академию имени Фрунзе, которая была из Москвы эвакуирована в Среднюю Азию, в Киргизию.

Наш комбат имел большой опыт боевых действий, грамотный в военном отношении. Это в кино-пасквиле «Штрафбат» Володарского-Досталя командир такого батальона — штрафник, там и командиры рот — «воры в законе», направленные из тюрем и лагерей в штрафной батальон. Всё у них настолько извращено, такая неправда, которую даже опровергать не хочется. Там командир батальона стоит на коленях перед штрафниками и умоляет: «Ну давайте пойдёмте в атаку, я такой же, как вы, я за это отвечаю». Или к командиру дивизии обращаются, как к тюремному надзирателю: «Гражданин начальник…». Но ведь штрафной батальон — это же армейская организация, отношения между людьми, как во всей армии! Тем более, называть генерала «гражданин начальник…» — это только Володарский мог додуматься!

Понятно, что называть штрафников-офицеров по прежнему воинскому званию незаконно, они временно лишены его, но поскольку все они в армейском строю, то они для нас «товарищи», как и мы для них — «товарищ лейтенант» или «товарищ капитан», а они для нас — «товарищ боец». Называть их рядовой, красноармеец — им таких званий не присваивалось. Поэтому было установлено именовать их бойцами-переменниками. «Боец-переменник такой-то». А потом это непривычное слово отпало: «Боец такой-то…» А «боец» — это принятое обращение во всей армии, независимо от того, где служишь — на Дальнем Востоке, в штрафном, не в штрафном подразделении. Везде «боец Иванов, боец Петров». Это обычное обращение перешло и к штрафникам.

Ким Н.: Вас поставили командиром взвода или сразу командиром роты?

Пыльцын А.В.: Командиром взвода. Я же ещё лейтенантом был, а по штату в штрафбате командирами взводов могли быть и капитаны.

Ким Н.: Вы же понимали, куда Вы попали и какими людьми Вам предстоит командовать? Что Вы чувствовали тогда? Вам около 20-ти лет. По сути, мальчишка!

Пыльцын А.В.: Честно говоря, опасался. Как это я, 20-летний лейтенант, буду командовать майорами, капитанами, подполковниками, а может и полковниками, которые уже прослужили в армии, может быть, 10–15 лет, даже воевали. А когда я с ними соприкоснулся, сразу понял, что опасения эти были излишни. Дело в том, что каждый офицер, имеет чёткое представление о том, что если он сейчас рядовой, без звания, а я над ним командир, то в армии непреложное правило: «Приказ командира — закон для подчинённого». И всё это в абсолютном большинстве они понимали, даже иногда помогали мне. Исподволь, ненавязчиво подсказывали, как лучше поступить, какое решение принять.

Я практически сразу понял, что мои опасения были напрасными. Он рядовой сегодня, а я командир, и любое моё слово они воспринимали как закон. Поэтому взаимоотношения были самые обыкновенные, армейские.

Ким Н.: Вы помните свой первый бой? И как это всё происходило? И где это было?

Пыльцын А.В.: Это было ещё под Жлобином, тогда штрафной батальон после тяжёлых боёв стоял уже в обороне. Я ходил по этим траншеям, мне сразу штрафники говорили: «Товарищ лейтенант, пригнитесь. Ведь немцы увидят голову, могут и прострелить», потому что рост — слава Богу, а из окопов голова моя «наружу». Так что сразу проявлялась забота обо мне. Я эту заботу чувствовал, сразу понял, что попал в хорошую воинскую часть. Потому что комбат на меня произвёл впечатление хорошего человека, грамотного командира. Да и подчинённые, оказывается, вовсе не такие уж опасные, выполняют мои приказания беспрекословно.

Ким Н.: Но там же были, наверное, люди с разными характерами?

Пыльцын А.В.: Когда вспоминаешь, что через меня прошла не одна сотня фронтовиков, говорить об их характерах сейчас сложно. Потому что действительно были всякие. В конце войны у меня были случаи, когда один из штрафников говорил: «Ладно, посмотрим, кому первая пуля попадёт». То есть это была или угроза, или «пожелание». Этот боец, попавший к нам из исправительно-трудовых лагерей, говорил, что вообще до заключения он был шеф-поваром ресторана и даже в лагерях хорошо готовил пищу для заключённых из скудного тюремного пайка. Поэтому и здесь из армейского пайка он будет отлично готовить. Я назначил его на ротную походную кухню, потому что кого-то надо назначать. А потом пришёл другой штрафник, который просидел в тюрьме несколько лет. Худой, пожилой очень. Я посмотрел: куда же его? Ему автомат дать в его исхудавшие птичьи лапки — так он его не удержит. Думаю, лучше я его на кухню поставлю. А этому, с кухни, говорю: «Твоя кухонная часть службы закончилась, будешь рядовым автоматчиком». И вот он мне тогда то ли пригрозил, то ли прогнозировал, кому первому пуля достанется.