Бахауддин ибн Шаддад - Саладин Победитель Крестоносцев

Святой Пророк сказал: «Я послан для улучшения качеств души [людей]». Когда человек протягивал Пророку руку, тот не отпускал ее первым, пока подавший сам не убирал ее. И наш сул­тан также имел очень благородное сердце; его лицо выражало доброту, велика была его скромность, а его вежливость — безупречна. Ни один посетитель не уходил от него без того, чтобы быть накормленным и получить то, чего он желал. Он учтиво приветствовал всех, даже иноверцев. Например, после заключения мира в месяц шаввал в 588 г. х. (в октябре или ноябре 1192 г.) он уехал из Иерусалима в Дамаск и по пути встретил эмира Антиохии, который появился неожиданно и встал у входа в его шатер. Этот эмир явился с какой-то просьбой, и султан вернул ему ал-'Умк[52], территорию которой он заполучил в 584 г. (1188-1189 гг.) во время отвоевания прибрежных земель. И я также был в Назарете, когда к султану прибыл повелитель Сидона; он выказал ему все знаки уважения, обращался с ним с почетом и пригласил к собственному столу. Он даже предложил ему принять Ислам, раскрывая перед ним красоту нашей религии, и убеждал его стать мусульманином.

Он всегда оказывал любезный прием шейхам, всем образованным и талантливым людям, самым разным влиятельным особам, которые при­езжали к нему. Он просил нас представлять ему всех достойных шейхов, проезжавших через наш лагерь, чтобы он мог проявить свою щедрость. В году 584 (1188-1189 г.) явился человек, бывший великим знатоком [37] учения суфиев. Он был важной персоной, сыном повелителя Тебриза[53]. Он отказался от отцовского титула, чтобы посвятить себя подвижни­честву и добродетельным поступкам. Он только что совершил палом­ничество (хажж) и посетил Иерусалим; затем, осмотрев этот город и увидев в нем результаты трудов султана, он пожелал встретиться с ним. Он прибыл в лагерь и без доклада вошел в мой шатер. Я по­спешил приветствовать его и спросил, что привело его в это место. Он ответил, что зрелище прекрасных и удивительных трудов султана поро­дило в нем желание встретиться с ним. В тот же вечер я доложил о нем султану, и он приказал привести этого человека к себе. Из его уст он услышал хадис о Пророке и внимательно выслушал речи посетителя, который убеждал его вершить добрые дела. Этот человек провел ночь со мной в моем шатре, а после утренней молитвы уехал. Я заметил ему, что будет весьма неподобающим уехать, не попрощавшись с султа­ном, но он не прислушался к моим возражениям и осуществил свое пер­воначальное намерение. «Я достиг, чего хотел, — сказал он, — в том, что связано с эмиром; я прибыл сюда только для того, чтобы навестить его и познакомиться с ним», — и с этими словами он отъехал. Через несколько дней султан осведомился о нем, и я рассказал ему о том, что произошло. Он был весьма раздосадован, что я не сообщил ему об отбы­тии гостя. «Как! — вскричал он, — ко мне прибывает такой гость, а ему позволяют уехать, не узнав, что такое моя щедрость?» Он был до такой степени недоволен моим поведением, что я написал Мухйй ад-Дину[54], кади Дамаска, прося его разыскать этого человека и вручить ему при­лагаемое письмо, написанное мной собственноручно. В этой записке я сообщал святому человеку о недовольстве, проявленном султаном, когда он узнал, что тот уехал, не повидавшись с ним вновь, и умолял его во имя нашей дружбы вернуться. Он прибыл, когда я меньше всего думал о нем, и я немедленно провел его к султану, который милости­во принял гостя, задержав у себя на несколько дней и отослав от себя заваленного подарками — красивым халатом, достойным ездовым жи­вотным, великим множеством одежды для членов его семьи, учеников и соседей. Он также дал ему денег на расходы во время путешествия. [38] Даже впоследствии этот человек выражал великую благодарность сул­тану и возносил самые искренние молитвы о сохранении его жизни.

Однажды я находился при нем, когда к нему привели пленного франка. Этот человек был так напуган, что страх сквозил через каждую его черту. Переводчик спросил о причине такого страха, и Господь вложил такой ответ в уста этого несчастного: «Я очень боялся, прежде чем увидел его лицо, но теперь, когда я перед ним (перед султаном) и вижу его, я уверен, что он не причинит мне зла». Султан, тронутый этими словами, даровал ему жизнь и отпустил на свободу.

Я прислуживал повелителю во время одного из походов, предприня­тых им на вражеские фланги, когда один из лазутчиков привел жен­щину, которая рвала на себе одежды, рыдала и непрестанно колотила себя в грудь. «Эта женщина, — сказал воин, — пришла от франков и попросила, чтобы ее провели к султану; вот я и привел ее сюда». Султан через переводчика спросил, что случилось, и она ответила: «Прошлой ночью мусульманские лазутчики проникли в мой шатер и похитили мо­его ребенка, маленькую девочку. Всю ночь я искала помощи, и наши ко­мандиры посоветовали мне обратиться к королю мусульман. "Он очень милостив, — сказали они. — Мы позволим тебе отправиться к нему, чтобы ты попросила его вернуть тебе дочь". Итак, они позволили мне пройти сквозь их сторожевые посты, и ты — моя единственная надежда найти мое дитя». Султан был тронут ее горем; его глаза наполнились слезами, и, действуя по подсказке своего великодушного сердца, он по­слал гонца на рыночную площадь лагеря, чтобы найти малышку и при­вести ее, заплатив за нее купившему ее столько, сколько тот сам за­платил за нее. Женщина явилась к нему ранним утром, и не прошло и часа, как гонец вернулся, неся на плече маленькую девочку. Как только мать увидела ее, она бросилась на землю, уткнувшись лицом в пыль и рыдая так, что все, кто ее видел, не могли удержаться от слез. Она под­няла глаза к небу и начала говорить на своем языке что-то, что мы не поняли. Мы отдали ей дочь и посадили на лошадь, чтобы она вернулась во вражеский стан.

Султан очень не любил прибегать к телесным наказаниям своих слуг, даже если они обманывали его сверх всякой меры. Однажды в казну были положены два кошелька, набитые египетскими золотыми моне­тами; их украли, а вместо них подложили два кошелька, наполненных монетами из меди. Он ограничился тем, что уволил со своей службы всех, кто имел отношение к этому ведомству. [39]

В году 583 (1187 г.) во время Хиттинской битвы — знаменитого од­нодневного сражения, о котором, с соизволения Аллаха, мы поговорим в надлежащем месте, — принц Арнаут (Рено де Шатийон), владетель ал-Керака,[55] и повелитель франков Побережья одновременно попали в плен, и султан велел доставить их к нему. Этот проклятый Арнаут был великим нечестивцем и вероломным тираном. Однажды, когда между мусульманами и франками было заключено перемирие, он предатель­ски напал на караван, шедший по его территории из Египта, и захватил его. Он захватил караванщиков, подверг их пыткам, некоторых бросил в зерновые ямы (матамир), а некоторых заточил в тесных узилищах. Когда они возразили, что между их народами заключено перемирие, он ответил: «Просите вашего Мухаммада, чтобы он вас вызволил». Султан, которому передали эти слова, поклялся убить неверного соб­ственными руками, если Аллаху будет угодно отдать того в его власть. В день Хиттинской битвы Аллах, послал этого неверного в руки султа­ну, и он тотчас же решил казнить его, чтобы выполнить свой обет. Он велел привести его к нему вместе с королем. Последний жаловался на жажду, и султан приказал, чтобы ему поднесли чашу шербета. Король, напившись, протянул чашу Арнауту, на что султан сказал переводчику: «Скажи королю: "Это ты даешь ему напиться, но я не дам ему ни еды, ни питья"». Этими словами он хотел дать понять, что честь запрещает ему причинять зло всякому, кто пользуется его гостеприимством. За­тем, чтобы сдержать обет, он самолично нанес врагу удар по шее. По­сле этого, взяв Акру, он освободил из ужасных застенков всех узников, которых было около четырех тысяч человек, и отправил их по домам, наделив каждого деньгами, необходимыми для возвращения на родину. Об этом я слышал от многих, хотя сам при том не присутствовал.