Альбер Шамдор - Саладин, благородный герой ислама

Франция славится своими биографами. Впрочем, даже если француз рассказывает о сражении или об устройстве крепостного рва, он все равно старается усмотреть в деянии человеческого коллектива волю сильной личности, сплотившей этот коллектив. События истории не имеют во французском изложении абстрактного характера. Они непременно направляются либо Богом, либо гением героя-полководца. Поскольку же история делается личностью, то прежде всего нужно изучить саму эту личность, а потом уже обращаться к движению подвластной ей массы. Таков обычный ход французского исторического повествования. В России тоже любят писать о выдающихся людях. Но для чего нужно изучать личность? На этот вопрос французские и российские повествователи отвечают по-разному. Французская биография рассматривает личность как объект для подражания. Человека славят как героя, именно его считают истинной причиной происходивших в обществе великих событий. Ошибки великого человека признают ничтожными в сравнении с его успехами и достижениями, которые превозносятся до небес. И акцент делается главным образом на знаменитости человека, т. е. на его прижизненной известности. Российская биография, напротив, интересуется людьми замечательными. Они могут быть и скромными по виду, и совершенно неизвестными при жизни. Не остается ни их вещей, ни рукописей, ни даже их портретов. Но их достижения и нравственный урок их жизни чрезвычайно важны для потомства, поэтому они интересны биографу. Замечательность здесь не тождественна известности, она служит эквивалентом значительности этих людей с точки зрения высшего смысла бытия.

Биография Саладина, которую вы держите в руках, сочетает в себе лучшие черты французского и российского взгляда на человеческую личность. Здесь можно найти и строгое документальное описание исторических событий, и восторженное отношение к герою повествования, и напряженные религиозно-философские размышления об уроках жизни Саладина. Автор биографии — беллетрист Альбер Шамдор — был очень известен в Европе в 50-х годах прошлого века. Его книги о египетской Книге Мертвых, об археологии Пальмиры и Вавилона, о жизни Екатерины Сиенской многократно издавались во Франции, а некоторые из них даже были переведены на немецкий язык. А. Шамдор читал на многих европейских языках, прекрасно знал переводы источников, консультировался с учеными, выезжал на места раскопок. Поэтому его книги благожелательно встречались специалистами и с интересом читались теми, для кого были предназначены, — широкими слоями образованного населения, желающего пополнить запас своих гуманитарных знаний. Однако, в книге о Саладине А. Шамдор преследовал еще одну цель, о которой не мог говорить прямо, но которая угадывается из всего повествования. Он показал нравственное превосходство мусульманского завоевателя над своими противниками — крестоносцами средневековой Европы. Но частный случай Саладина помогает выявить и более общую мысль автора: что такое идеальный мусульманин и каковы идеальные христиане. Таким образом, книга А. Шамдора вводит нас в проблематику противостояния двух пограничных конфессиональных культур, весьма актуальную и по сей день.

Нужно сразу сказать, что автора биографии Саладина нельзя заподозрить в симпатии к исламу. На многих страницах своей книги он называет мусульман «неверными», а самого Аллаха — «проклятым богом мусульман» (эти эпитеты удалены из русского издания книги). Так что его католические симпатии вполне очевидны. Но несмотря на неприятие ислама, он испытывает чувство досады за своих предков, средневековых католиков-христиан, поведение и образ жизни которых находились в вопиющем противоречии с христианским идеалом святости и всепрощения. Именно этот нерв досады и стыда превращает биографию жестокого завоевателя в утонченное психологическое наблюдение над духовным развитием человека в исламе. Впрочем, разве Шамдор первым почувствовал это духовное превосходство Саладина? Его книга начинается с эпиграфа из «Божественной комедии» Данте: «Поодаль я заметил Саладина…» (перев. М. Лозинского). Данте помещает жестокого убийцу крестоносцев не в тот страшный круг ада, где вместе с остальными смутьянами и бунтовщиками томится пророк Мухаммад, а в самый первый круг некрещеных младенцев, добродетельных нехристиан и безвинных античных мудрецов, которым не повезло родиться до Христа. Саладин существует в одной компании с Сократом, Платоном, Эвклидом, Птолемеем, Авиценной и Аверроэсом (хотя и находится несколько поодаль от них). Обитатели первого круга не знают страданий, но лишены надежды на светлую будущую жизнь:

(Ад, песнь IV, 25–42)

Вергилий, ведущий поэта по первому кругу Ада, сообщает ему, что все его обитатели безгрешны. В отношении Саладина такое заявление более чем удивительно. Христианский католический писатель, живущий на землях, недавно освобожденных от власти мусульман, заявляет о безгрешности самого успешного и жестокого мусульманского полководца и помещает его в один ряд с умершими младенцами и мудрецами древности. Для такого отношения нужно было иметь большие нравственные резоны. И предпочтения Данте становятся понятны нам при чтении книги А. Шамдора.

Убежденный суннит, воспитанный суфийскими учителями, курд по рождению, мусульманин по воспитанию и гражданин мира по самоощущению, Саладин сочетал в себе множество характерных черт, но все эти черты были доведены в его личности до совершенства. Как суннит, он обосновывал любое свое решение истиной Корана и Сунны, почитал багдадского халифа, выполнял все заповеди ислама и хотел совершить паломничество в Мекку. Как суфий, он отвергал роскошь и богатство, стремился к духовному единению с Богом, постоянно пополнял запас своих знаний, предпочитал приятную беседу вину и удовольствиям гарема. Как курд, он обессмертил своего отца Айюба созданием династии, названной в его честь Айюбидами. Как гражданин мира, он был любопытен ко всему новому и уважительно относился к государям соседних стран. Помимо перечисленных выше типических черт, была у Саладина еще одна индивидуальная черта — а именно, деликатность в отношениях с людьми. Благодаря своей деликатности он и попал в первый безболезненный круг Дантова ада.