Владимир Тихонов - История Кореи. Том 1. С древнейших времен до 1904 г.

Официальным наследником Ли Сонге был заранее объявлен самый младший из его сыновей от двух «старших» жен — малолетний Ли Бансок, за спиной которого стоял могущественный сановник и видный неоконфуцианский мыслитель Чон Доджон. Чон Доджон считал, что в идеальной монархии государева власть должна жестко ограничиваться полномочиями главного министра как представителя бюрократии в целом, и готовил себя к этой роли при малолетнем государе. Притязания Чон Доджона и его группы натолкнулись, однако, на решительное сопротивление пятого сына основателя, Ли Банвона, сыгравшего ключевую роль в процессе установления нового режима. Конфликт Чон Доджона и Ли Банвона был не только простым столкновением сильных и амбициозных личностей: Ли Банвон выступал за авторитарную монархическую систему, где бюрократические институты прямо подчинялись бы не главному министру, а государю. В конце концов, не без основания считая, что Ли Сонге больше симпатизирует группе Ли Бансока — Чон Доджона и что соперники могут устранить его первыми, Ли Банвон нанес в 1398 г. превентивный удар, приказав своим дружинникам уничтожить Ли Бансока и приближенных, прежде всего Чон Доджона.

Истребив в ходе братоубийственного путча соперников, честолюбивый Ли Банвон принудил отца к отречению, отдав трон второму по старшинству принцу, Ли Бангва (посмертное имя — Чонджон; 1398–1400). Реальная власть перешла в руки Ли Банвона и его клики. После того, как четвертый принц, Ли Банган, предпринял в 1400 г., с негласной подачи Ли Сонге и Ли Бангва, неудачную попытку уничтожить группу Ли Банвона, последний решил, что настало время выйти на передний план. Ли Бангва был принужден отречься от трона (и находился под мягким домашним арестом до конца жизни), окружение Ли Бангана — физически истреблено (сам принц — отправлен в ссылку), и на престол взошел Ли Банвон (посмертное имя — Тхэджон; 1400–1418). Междоусобная борьба внутри клана Ли Сонге завершилась победой сторонников авторитарной модели. Сразу после прихода к власти Ли Банвон распустил все частные военные отряды, тем самым обезопасив свой режим от покушений. После того, как попытка вооруженного переворота, предпринятая в 1402 г. одним из пограничных военачальников северо-востока, Чо Саыем (с негласного одобрения Ли Сонге, ненавидевшего братоубийцу — Ли Банвона), закончилась неудачей, авторитарный режим Ли Банвона вступил в фазу стабильности.

Стабильность эта поддерживалась весьма жесткими методами. Репрессировались все, кто хотя бы в малейшей степени мог подозреваться в покушении на верховную власть: скажем, были отправлены в ссылку (и позже принуждены к самоубийству) ближайшие сторонники Ли Банвона — братья его жены (из клана Мин), — замеченные в стремлении «плести дворцовые интриги». Убит (точнее, принужден к самоубийству: в обычных случаях янбанам смертная казнь заменялась приказом покончить с собой) был и отец жены наследника престола (будущего государя Седжона), обвиненный доносчиком в «критике государственной политики». Для систематического искоренения «крамолы» в 1414 г. было создано Специальное Полицейское Управление, Ыйгымбу («Ведомство по обсуждению запретного»), с более чем 250 сотрудниками, задачей которых было преследование противников режима в янбанской среде, а заодно и борьба с нарушителями конфуцианской нравственности. Одновременно с полицейскими репрессиями, режим уделял внимание и организации регулярной бюрократической машины. Формально высшим совещательным органом был состоявший из старших чиновников Верховный Государственный Совет — Ыйджонбу («Ведомство по обсуждению дел правления»). В реальности же после двух реформ бюрократической системы (в 1405 и 1414 гг.) большая часть делопроизводства была переведена в шесть отраслевых министерств (Чинов, Церемоний, Армии, Финансов, Наказаний, Общественных Работ), поставленных под прямой государев контроль: по всем основным вопросам министры докладывали прямо государю. Установлены были четкие правила оценки служебных заслуг и упущений чиновников: поведение и заслуги должны были стать основным критерием мобильности внутри бюрократического аппарата (закон 1402 г.). По примеру Сунской династии, перед дворцом в 1402 г. был установлен особый «барабан для жалоб» ( синмунго ), в который мог постучать всякий, желавший донести лично государю на злоупотребления чиновников или «крамолу» (впрочем, вполне в духе сословного общества рабам запрещалось доносить на господ).

Реорганизованная бюрократия усилила контроль над населением. В 1413 г., по примеру Юаньской династии, был введен в действие Закон об «именных дощечках» ( хопхэ ) — своеобразных «внутренних паспортах». Эти дощечки, выдаваемые в управах по месту жительства, должны были носить при себе все совершеннолетние: таким образом режим хотел предотвратить бегство податного люда от налогов и воинской повинности (в реальности, большинство уклонялось от ношения дощечек). Против буддийского землевладения (монастыри распоряжались приблизительно 10–12 % всех земель) были приняты жесткие меры: сразу после смерти Мухака (1405 г.) 90 % храмовых земель было конфисковано, более 80 тыс. монастырских рабов — приписано к государственным учреждениям, а все монахи, не имевшие государственного сертификата ( точхоп ) — возвращены в мир. Государственные финансы были укреплены, а влияние буддизма — подорвано. В целом, реформы Тхэджона заложили основы рациональной, жестко централизованной государственности Чосона. Они стабилизировали страну политически, сделали государственную эксплуатацию податного сословия регулярной и предсказуемой, и тем создали основу для развития производительных сил, торговли и культуры. Они стали фундаментом, на котором в правление сына Тхэджона, государя Седжона Великого (1418–1450), экономика и культура позднего корейского средневековья достигли расцвета.

Стремясь придать бюрократическому авторитаризму черты идеального конфуцианского общества и обеспечить идеологический консенсус в среде элиты, Седжон особенно поощрял развитие конфуцианской учености. При нем была возрождена восходящая к китайским прототипам корёская система кёнъён — лекций по конфуцианской классике для государя и членов его клана. Через лекции, читавшиеся ведущими конфуцианскими учеными (обычно служившими на высоких постах), государь не только постигал философские тонкости, но и получал представление о настроениях в среде высшего и среднего чиновничества, что помогало формировать консенсуальную политику, приемлемую для янбанского общества в целом. В 1420 г. была также возрождена придворная академия Чипхёнджон — «Павильон, где собираются мудрецы». Академия такого типа была впервые основана (по модели Танского Китая) корёским государем Инджоном в 1136 г., но вскоре пришла в полный упадок и вновь появилась на сцене лишь при Седжоне. 20 элитных ученых Чипхёнджона, в распоряжении которых имелась одна из лучших библиотек тогдашней Восточной Азии и штат секретарей и рабов, часто получали специальные отпуска для изучения литературы и составления энциклопедий, справочников и словарей. Академическая элита Чипхёнджона — конфуцианские ученые, видевшие в Седжоне образец «мудреца на троне» и преданные ему, — была кадровым резервом, из которого рекрутировалось высшее чиновничество. Ее труды стали основой для развития позднесредневековой культуры. В частности, в основном ее усилиями был в 1443–1444 гг. создан оригинальный корейский алфавит из 28 букв, предназначенный, прежде всего, для конфуцианской индоктринизации основной массы населения, плохо владевшей, в отличие от янбанов , китайским письменным языком и не имевшей возможности читать китайских классиков в оригинале. Распространение записанной алфавитом литературы внесло, в то же время, свой вклад в укрепление этнокультурного самосознания корейцев. Тому же способствовала и проводившаяся учеными Чипхёнджона работа по составлению и изданию трудов по корейской истории и географии — монументальной Корёса («История Корё») из 139 глав (1451 г.), Пхальто чириджи («Географическое описание восьми провинций», 1432 г.), и т. д. Другим идеологическим мероприятием Седжона было прекращение официальных жертвоприношений духам гор, морей и рек, до того времени считавшимся магическими «покровителями государства». Тем самым утверждался рациональный конфуцианский подход к политике — соблюдение этических норм, а не магические обряды, рассматривалось теперь как залог благополучия государства.