Владимир Тихонов - История Кореи. Том 1. С древнейших времен до 1904 г.

Далее, бюрократическая система была перестроена по японскому образцу — традиционные институты (шесть министерств и различные ведомства) были перестроены в семь министерств современного типа (финансов, образования, обороны, внутренних дел, иностранных дел, и т. д.), верховным государственным органом стал кабинет министров ( нэгак ), а все многочисленные старые дворцовые ведомства были сведены в одно Ведомство Двора со строго определённым и гласным бюджетом (цивильным листом). Все налоговые полномочия сконцентрировались у подчиненной Министерству финансов налоговой службы, взыскивавшей теперь все налоги только в денежной форме («рисовый налог» ушел в прошлое). Составляемый Министерством финансов ежегодный государственный бюджет стал, наконец, достоянием гласности. Эти реформы способствовали ликвидации многих традиционных злоупотреблений в налогообложении, что в какой-то мере снизило налоговое бремя крестьянства. Однако, с другой стороны, перевод всех налогов в денежную форму означал новые нагрузки для полунатурального крестьянского хозяйства — необходимость продавать часть урожая на рынке, часто перекупщикам и спекулянтам по заведомо заниженным ценам. В итоге, выиграли лишь уже встроившиеся в рыночные структуры богатые крестьяне, а кризис бедняцких хозяйств был усугублен. Перед угрозой потери социального статуса встали и многочисленные конфуцианские бюрократы, уволенные со службы в процессе реорганизации министерств. Особенно сильно сокращения ударили по мелким провинциальным чиновникам — примерно три четверти из их числа (16 тысяч из 22 тыс.) не нашли себе места в новой, рационализированной системе местного управления. Многие из них вскоре пополнили ряды «армий справедливости». Несомненно, новая бюрократическая система выигрывала по сравнению со старой в эффективности и использовала ряд достижений развитых стран. Так, была отменена традиционная система круговой поруки для родственников, формально запрещены судебные пытки (в реальности их продолжали использовать, особенно в «политических» делах), создано внешне независимое судопроизводство, введен принцип состязательного процесса. Однако в то же время японская модель, использовавшаяся реформаторами, была далека от демократических идеалов. Скажем, полиции было дано множество чрезвычайных полномочий (вплоть до права «следить за домашней гигиеной», использовать телесные наказания во внесудебном порядке и на месте запрещать публичные собрания и шествия), а вот старая система Государственных Цензоратов, ограничивавшая в какой-то степени произвол представителей власти, была ликвидирована. Сложно говорить и том, что новая система отвечала требованиям социальной справедливости. Так, ликвидированы были конфуцианские экзамены на чин ( кваго ), а заодно и монопольное право янбанов на государственную службу (о практическом упразднении сословной системы см. ниже). Однако теперь поступление на службу стало зависеть или от министерской рекомендации (для высших чиновников), или от успешной сдачи экзаменов по «современным наукам» (география, математика, и т. д.). Практически это означало, что бюрократическая система стала монополией богатых землевладельцев и торговцев, «компрадорской» элиты, имевшей связи в правительственных кругах и деньги на то, чтобы дать детям современное образование. Во многих государственных институтах ведущую роль играли иностранные специалисты (из них, например, состоял почти весь руководящий состав таможни).

В сфере экономики новая власть стремилась прежде всего упорядочить денежное обращение, чтобы облегчить уплату налогов в денежной форме. Было решено, что Корея будет чеканить серебряные деньги и использовать медь и никель в качестве разменной монеты. Однако вскоре выяснилось, что достаточными запасами серебра правительство не располагает, и чеканка монеты ограничилась, в основном, медными и никелевыми деньгами. Нажим со стороны японских властей, а также нехватка собственно корейских денег и недоверие население к корейской валюте вынудили власти разрешить хождение иностранных — т. е. прежде всего японских — денег по всей стране по их нарицательной стоимости. Курс новой корейской валюты был привязан к иене. Таким образом, на всю страну распространилась ситуация, существовавшая и ранее в «открытых» портах, где основной валютой были иены. Легализация иностранной валюты обогатила японских торговцев и корейских компрадоров, сделав в то же время страну в финансовом отношении практически колонией Японии. В денежном обращении продолжала господствовать неразбериха: наряду с японскими и корейскими деньгами, в стране ходили серебряные мексиканские доллары, цинские таэли, а на северо-востоке — и российские рубли. Это не могло не стать серьезным препятствием для накопления капитала у корейских предпринимателей. Стремясь стимулировать развитие современного капитализма в стране, власти разрешили основание частных банков (первый из них, Хансонский Банк, начал работу в 1897 г.), но самым надежным местом для вложения средств продолжали считаться японские и гонконгские банки. Вывоз капитала — прежде всего прибылей японских торговцев и корейских компрадоров — из страны шел по-прежнему. Разумным по замыслу можно считать такое мероприятие реформаторов, как унификация традиционных мер веса, длины и объема, что было призвано облегчить торговлю рисом. Раньше одни и те же меры имели различные стандарты в каждой провинции — а иногда различия наблюдались даже на уровне уездов и деревень, — что крайне усложняло работу оптовых торговцев на общекорейском рынке. Однако в реальности, принятие правительством единых стандартов мало повлияло на местную практику — традиционные меры веса и объема толкуются в различных регионах по-разному вплоть до сегодняшнего дня.

Эпохальными для страны были предпринятые реформаторами социальные преобразования. Стремясь, по японскому примеру, покончить с сословным делением, новые власти отменили исключительные привилегии янбанов на государственной службе, упразднили старые законы о монопольном праве янбанства на отдельные виды одежд и головных уборов и разрешили отставным чиновникам заниматься предпринимательством, тем самым разрушая янбанское представление о торговле как «презренном» занятии. Совокупность этих мер означала, на практике, юридическую ликвидацию янбанства как сословия. Однако отказ от сословных привилегий на бумаге еще не означал серьезных перемен в традиционных формах социального расслоения. Практически все реформаторы сами принадлежали к янбанским семьям, хотя многие из них были сыновьями и внуками наложниц, что ограничивало возможности для социального продвижения в сословном обществе. Вплоть до полной колонизации Кореи в 1910 г., почти никому из бывших простолюдинов, несмотря на все декларации о ликвидации сословной системы, не удалось подняться на высокий пост. Привилегированное положение бывших янбанов сохранилось даже в колониальной бюрократии — японские генерал-губернаторы стремились не ставить бывшего янбана в подчинение к выходцу из «простой» семьи, зная, что это приведет к конфликтной ситуации. Своевластие бывших янбанов осталось характерной чертой корейской провинциальной жизни, особенно в консервативных юго-восточных районах. Таким образом, «социальная революция сверху», инициированная самими выходцами из традиционного господствующего сословия, имела сильный декларативный характер и обрекала общество на сохранение пережитков прошлого на долгий срок.