Сергей Кремлёв - Русская Америка. Слава и боль русской истории

Горчаков недальновидно успокаивал Европу насчёт того, что дальнейшего, мол, расширения границы со стороны России не будет. Расширяться позволялось янки на своём континенте, англичанам, французам, голландцам, бельгийцам — по всему миру. России же нельзя было шаг сделать в сторону её естественных границ без того, чтобы все радетели за «общечеловеческие ценности» не подняли шум и гам, а «умница» Горчаков начал в ответ извиняться.

Так что Горчаков был от «своеволия» Черняева вне себя и резко обвинял Милютина в попустительстве, требуя наказания Черняева. Словом, в «горчаковском» формате повторялась «нессельродная» история с Невельским на Амуре — с той только разницей, что судить Черняева было намного легче: он, в отличие от Невельского, победителем тогда не был. Однако Милютин ответил Горчакову и резонно, и блестяще: «Страх ответственности за всякое уклонение от инструкции может убивать энергию и предприимчивость. Бывают случаи, когда начальник должен брать на свою собственную ответственность предприятие, которое в заранее составленной программе не могло быть предусмотрено».

И всё это происходило при том, что в политической среднеазиатской программе от октября 1864 года, представленной царю совместно Горчаковым и Милютиным, особое внимание обращалось на Ташкент , как пункт, имеющий для России важное политическое и торговое значение.

Прошёл почти год, наступил июнь 1865 года, и подталкиваемый только своей активной натурой, Черняев опять идёт на Ташкент, и на этот раз его занимает при минимальных потерях. Черняева восторженно приветствуют многие общественные и военные деятели, и на этот раз власть к нему благосклоннее. Летом 1866 года Ташкент включают в состав России, а Черняева делают генерал-губернатором Туркестанской области. И вот тут Черняев ещё раз поступил своевольно и замахнулся уже на Бухару. Но с Бухарой вышла осечка, и Черняева из Средней Азии убрали. Впрочем, в 1882–1884 годах он вновь занимал пост Туркестанского генерал-губернатора.

Личностью Михаил Григорьевич Черняев был, надо признать, действительно путаной. Но Ташкент стал русским в весьма критический момент истории России благодаря его решительности. Увы, решительность и дерзость уже исключались из качеств, требуемых высшей российской властью от государственных деятелей. На рубеже XIX и XX веков дерзость сменяется смесью тяжеловесности и, как ни странно, — бездарного авантюризма.

Тяжеловесным, серым авантюризмом оказывалась проникнута вся государственная жизнь царской России, однако наиболее ярко это проявилось в дальневосточной политике сына Александра II — Александра III, а потом — и Николая II, доведшего дело до войны с Японией.

УЖЕ Россия Александра II была государством, запутавшимся в трёх соснах и запутанным в паутине внешних долгов. За два года до казни императора Александра II народовольцами Дмитрий Алексеевич Милютин записывал в потаённом дневнике 1879 года: « Государственное устройство России требует коренной реформы снизу доверху… всё отжило свой век… Но такая реформа не по плечам теперешним нашим государственным деятелям, которые не в состоянии подняться выше точки зрения полицмейстера или даже городового ».

Это была оценка России ещё Александра II «Освободителя». После того как казнённого отца в марте 1881 года сменил сын — Александр III, ситуация лишь усугубилась, и из высшего эшелона власти при Александре III пришлось уйти даже Милютину.

При Петре Великом сенатор Яков Долгорукий, несогласный с уже подписанным царём указом, мог разорвать этот указ на глазах самого Петра и получить за это благодарность! По воцарении Александра III о подобной линии поведения никто из государственных деятелей и помыслить не мог! В силу входил обер-прокурор Святейшего синода Победоносцев — учитель и самого Александра III, и его сына — будущего Николая II. Символом веры Победоносцева была формула: «Самодержавие, Православие, Народность»…

Сразу после взрыва 1 марта 1881 года Исполнительный комитет «Народной воли» в типографской листовке обратился к новому императору. Силы народовольцев, и до 1 марта постоянно ослабляемые арестами и казнями, были на исходе. Желябову, Перовской, Михайлову, Кибальчичу и Рысакову предстояла казнь, другим — крепостные казематы. Но к царю революционная Россия обратилась громко, и обращение её, в практическом отношении не «сработавшее», читали с сочувствием многие, да оно того и заслуживало.

«Ваше Величество! — говорилось в нём . — Вполне понимая то тягостное настроение, которое вы испытываете в настоящие минуты, Исполнительный комитет не считает, однако, себя вправе поддаваться чувству естественной деликатности, требующей, может быть, для нижеследующего объяснения выждать некоторое время. Есть нечто высшее, чем самые законные чувства человека: это долг перед родной страной…

Кровавая трагедия, разыгравшаяся на Екатерининском канале, не была случайностью… Объяснять подобные факты злоумышлением отдельных личностей или хотя бы «шайки» может только человек, совершенно неспособный анализировать жизнь народов…

…Отчего же происходит эта печальная необходимость кровавой борьбы?»

Вопрос деятели «Народной воли» задавали по существу, им задавалось всё здоровое в России, и народовольцы на него отвечали — тоже по существу:

«Оттого, ваше величество, что теперь у нас настоящего правительства в истинном его смысле не существует. Правительство по самому своему принципу должно только выражать народные стремления, только осуществлять народную волю. Между тем у нас — извините за выражение — правительство выродилось в чистую камарилью и заслуживает названия узурпаторской шайки гораздо более, чем Исполнительный комитет… Императорское правительство… отдало массы во власть дворянству; в настоящее время оно открыто создаёт самый вредный класс спекулянтов и барышников…»

Из сказанного следовал логичный вывод:

«Из такого положения может быть два выхода: или революция, совершенно неизбежная, которую нельзя предотвратить никакими казнями, или добровольное обращение верховной власти к народу…»

Здесь открыто говорилось о том, что Милютин высказывал «про себя»… Однако ответом был манифест царя от 29 апреля 1881 года, написанный Победоносцевым, где провозглашалось укрепление самодержавия. Иными словами, Александр III и его окружение нашли третий выход: искусственно подпереть подгнивший царизм и загнать революцию в подполье. В тактическом отношении, в масштабе текущего времени это обеспечивало царизму, отвергшему обращение к нуждам народа, вр е менную стабилизацию. В стратегическом отношении, в масштабе исторического времени — это обеспечивало царизму неизбежный и по историческим меркам скорый крах.