Йоханан Петровский-Штерн - Евреи в русской армии: 1827—1914.

Одна из особенностей формирования ультраконсервативной идеологии, очевидная из вышеприведенного перечня, — кажущаяся бессвязность ее этапов. Действительно, что общего между разглагольствованиями «Киевлянина» о том, что евреи уклоняются от призыва в армию, и утверждениями начальников Виленского или Киевского военных округов, что евреев в войсках так много, что они разлагают армию? Что общего между пространными размышлениями Всеволода Крестовского о том, как еврейское население издевается над православными солдатами, и утверждениями Замысловского, что еврейские солдаты терроризируют христианское население всеми мыслимыми способами, не останавливаясь перед ритуальным убийством? Эта бессвязность — не наше методологическое упущение, а существеннейшая особенность ультраправой идеологии. Звеном, связующим ее различные этапы, была, по слову Лэнгмира, иррациональная реакция, вызванная неспособностью найти объяснение рациональным обстоятельствам или сомнениям {853} . Каждая новая историческая эпоха (Великих реформ или николаевской реакции) представляла собой своего рода «рациональное», вполне поддающееся анализу обстоятельство, объяснить которое русская правая идеология не могла или не хотела. Поэтому связующим звеном между ее этапами был иррациональный страх, нашедший выражение в разных антиеврейских формах — будь то предрассудки, зафиксированные в военном законодательстве, предубеждение военно-судного управления, выносящего приговоры солдатам-евреям, антиеврейская художественная литература или публицистические призывы к проведению «очистительной дезинфекции» армии (выражение правых думских идеологов). Страх перед меняющейся исторической действительностью обладал уникальной способностью воспроизводить себя на каждом новом этапе, кардинально меняя повод для нападок и оставляя в неприкосновенности их объект. Ультраконсервативная идеология обладала не менее удивительной способностью включать в свой актив разнородные идеи и факты, возникшие из независимых исторических обстоятельств и видов интеллектуальной деятельности. Таким образом, перед нами стоит задача описать сложное «мифопоэтическое» явление, в основе которого лежат крайний иррационализм доводов, внутренняя непоследовательность и эклектика.

Легенда о непримиримой вражде армии и евреев — цивильного происхождения. Она родилась в 1830-е годы под пером Фаддея Булгарина и была подхвачена и тщательно разработана в самом начале 1880-х Всеволодом Крестовским, опиравшимся на концептуальные новшества, предложенные Брафманом в его «Книге кагала» {854} . В 1900—1910-е годы XX в. русские ультраконсервативные публицисты — Шмаков, Бутми, Замысловский — придали этой легенде окончательную форму.

Написанный языком мещанского сословия и ориентированный на это сословие роман Булгарина «Иван Выжигин» был первым популярным русским романом {855} . Чиновничество составляло 30 % его читательской аудитории, офицерство — высшее и среднее — 25 % {856} . На вкусы этой аудитории и ориентировался Булгарин, изображая конфликт между польским еврейством и русским офицерством. Интересно заметить, что в жизни Булгарина еврей сыграл решающую роль. Во время войны за третий раздел Польши корчмарь Йоселе спас жизнь матери Булгарина и самого шестилетнего Фаддея, бегущих от разъяренных польских мятежников. Йоселе своевременно пришел к ним на помощь с отрядом русских солдат {857} . Но Пушкин не случайно изобразил Булгарина классическим примером моральной нечистоплотности, двурушничества и угодничества. Булгарин отблагодарил своего спасителя в характерной булгаринской манере. В своем знаменитом романе он сделал польского еврея — того же самого Йоселе — олицетворением необходимого зла, столь характерного для эпигонов позднего романтического романа. Еврей в «Иване Выжигине» наделен всеми основными чертами отрицательного персонажа. Он — хищный эксплуататор, порождающий нищету; безжалостный кредитор; шинкарь, деморализующий крестьянство; контрабандист, разрушающий экономику; подлый доносчик, способствующий обнищанию крестьян; предатель, торгующий живым товаром; совращающий (правда, безнадежно) главного героя в иудейство {858} . Даже став ренегатом, он не утрачивает своих мерзких черт. Основная его профессия — арендаторство, но в действительности у Булгарина еврей — самозваный хозяин Польши, ее нещадный эксплуататор. Еврей не служит польскому помещику, а управляет им: «Помещики принадлежат Жидам» {859} .

Два могущественных талисмана, которые помогают еврею управлять, — это деньги и водка. Благодаря им он затягивает в свои сети и крестьян, нуждающихся в кредите, и помещиков, привыкших в обильному застолью с возлияниями. В этом своем качестве ничего, кроме омерзения, он не вызывает. В то же время, еврей — зло не абсолютное. Йоселе, арендатор мельниц и корчем во всем имении пана Гологордовского, — олицетворенная газета, из нее можно почерпнуть как все политические новости европейского масштаба, так и все сплетни и анекдоты масштаба уездного. Расквартированные у поляков и евреев офицеры нуждаются как в его деньгах, так и в водке. Еврей так же необходим войскам, как постой войск — ему самому {860} . Этот малоприятный, но терпимый симбиоз евреев и армии был подхвачен и развернут у Крестовского, пришедшего в русскую юдофобскую литературу в ту эпоху, когда крупнейшим ее представителем — своего рода живым отцом-основателем — считался Яков Брафман.

В истории русского юдофобства Брафману принадлежит выдающееся место. Его «Книга кагала» значила для русского общественного мнения второй половины XIX в. то же, что «Протоколы сионских мудрецов» — для Европы первой половины XX в. Русские консерваторы получили благодаря книге Брафмана научное подтверждение всех своих предрассудков и догадок, вернее — то, что они приняли за научное подтверждение. «Книга кагала» Брафмана — лучший антисемитский бестселлер в русской культуре — в предельно простой и ясной форме предложила русскому общественному мнению две идеи. Брафман утверждал, что виновником еврейской замкнутости и отсталости является Талмуд. Сама по себе эта мысль не была новшеством: Западная Европа уже в XIII в. открыла, что евреи живут по Талмуду, а не по Библии, и потому не могут более считаться хранителями традиции Господнего откровения {861} . Поэтому придуманная Брафманом «талмудическая аристократия», управляющая еврейским миром черты оседлости с помощью Талмуда и в обход Библии, не могла претендовать на новизну {862} . Гениальность Брафмана заключалась в другом. А именно в том, что он изобрел тот механизм, с помощью которого осуществлялось не видимое глазу управление России и Царства Польского еврейским миром.