Владимир Шмерлинг - Сталинградцы [Рассказы жителей о героической обороне]

— Печь уже поставлена на разогрев, — сказал я.

Дежурный по штабу Игнатушкин тоже прежде всего спросил:

— Как думаете, выйдет что?

— Выйдет, — ответил я.

— Но вы же остановили намертво! — воскликнул он.

— Да. Но думаю, что разогреть удастся.

Директор завода Уфлянд, выслушав мой план пуска цеха и сообщение о том, что в цехе имеется около двухсот тонн производственных фосфоритных отходов и что включённая печь даст в сутки полторы тонны чистого продукта, сказал:

— Надо заливать в день две тысячи бутылок и приспособиться готовить «КС» для заливки в баллоны.

Я попросил обеспечить доставку сероуглерода и пустых бутылок.

— Всё будет, — обещал директор.

В цехе меня уже ожидала группа рабочих, ветеранов фосфорного производства. Я рассказал о той большой работе, которую должен проделать цех, и предупредил каждого, что ему придётся работать за троих, так как много старых аппаратчиков ушло в рабочий батальон.

— Будем не только за троих, но и за четверых, — заявил аппаратчик Усов.

Яков Иванович Блохин внёс предложение:

— Так как линия фронта проходит в нескольких километрах от завода, надо считать, что мы составляем воинское подразделение, и установить военную дисциплину.

Решение было принято такое: сколько потребуется, столько и дадим.

Через 32 часа печь ожила, в ней накопилось достаточное количество шлаку. Много было пережито после этого сентябрьского дня, но никто из нашего небольшого коллектива не забудет момента, когда мертвый цех снова заработал, начался выпуск жидкости «КС», заполнение бутылок и баллонов, которые тут же грузились на армейские машины.

На Сталгрэсе оставались только те, без кого нельзя было обойтись. Мы попрощались с семьями, заперли свои квартиры и перешли в цеха на казарменное положение.

Мозг электростанции — главный щит управления — всегда считался священным местом. Здесь могли находиться только дежурные. Теперь же у главного щита пришлось поставить и наши койки.

Помещение у главного щита, расположенное на третьем этаже, не имело никакой защиты, если не считать перекрытия в 15 сантиметров. Любой снаряд и бомба могли проникнуть внутрь щита. Только позже — для дежурного — напротив главного щита был установлен бронеколпак. Во время бомбёжки дежурный должен был залезать в это убежище и оттуда сквозь узкую смотровую щель следить за стрелками приборов на щите.

Водосмотр стоит на самом верхнем этаже электростанции, примерно на высоте сорока метров. Над ним только крыша. Во время обстрела она была плохим укрытием, её пробивали даже самые мелкие осколки. И водосмотр всегда стоял на своем посту. Он неослабно должен был смотреть за приборами, регулировать уровень воды в котлах. Если упустить воду, котёл может выйти из строя. Ведь для электростанции угроза взрыва котла была страшнее любого прямого попадания.

Однажды осколки попали в паропровод котла № 1. Водосмотром на котле стоял Михаил Дубоносов. Когда к нему подбежали и начали спрашивать, куда упали снаряды, он рассердился:

— Моя обязанность следить за котлом, а не за снарядами.

Доставалось и кочегарам. Когда однажды снаряд разорвался в котельном цехе и перебил мазутопровод, старший кочегар Константин Харитонов был весь облит горящим мазутом. Он сразу стал, как лакированный. И этот обожжённый человек бросился к повреждённому участку, закрыл задвижку, прекратил путь для выхода горящего мазута, а затем пустил резервный котёл и этим предотвратил аварию.

Наш Кировский район был отрезан от северных и центральных районов города, но электростанция продолжала работать. Ток шёл на заводы нашего района, выполнявшие заказы фронта, и в блиндажи, в которых размещались штабы воинских частей, оборонявших Сталинград с юга. Нагрузка была небольшой, но — на случай аварии — на станции работало два генератора в 24 тысячи киловатт и в 3 тысячи киловатт.

Кроме своей основной работы, нашему коллективу приходилось заниматься еще разными другими делами: заряжать аккумуляторы для раций автомашин, ремонтировать танки и «катюши», изготовлять оптические приборы.

Одновременно снималось ценное оборудование, упаковывалось и отправлялось за Волгу.

В тревожные дни, когда немецкие танки прорывались к Отрадинской церкви, которая находится всего в трёх километрах от Сталгрэса, мы минировали все агрегаты. Атаки отбивались, и ящики с толом, или, как мы говорили тогда, с «туалетным мылом» выносились из цехов. По нескольку раз в день приходилось таскать на себе эти проклятые ящики.

22 сентября я дежурил у главного щита. Утром всё было тихо. Молчали зенитки. Вдруг над головой раздался пронзительный свист, а вслед за ним оглушительный взрыв. Первые снаряды взорвались около главного щита. Всё дрожало и гудело.

Я с электротехником Сергеем Медниковым залез в бронеколпак — наше индивидуальное убежище. Этот колпак был рассчитан на одного человека; мы же залезли вдвоём, вернее не залезли, а втиснулись. Я стал смотреть через смотровую щель на приборы. Ещё один взрыв. Вся площадь у распределительного устройства заливается водой. Это означало — разбит циркуляционный охлаждающий водовод.

Раздался аварийный звонок, и на щите загорелся сигнал аварийного отключения. Яркий белый свет аварийных ламп заставил покинуть бронеколпак.

Чугунные трубы разорвало, и вода проникла в подвальное помещение главного электрического устройства.

В ушах всё еще звенело и шумело. Казалось, что обстрел продолжается.

Мы осмотрели оборудование. Главный инженер дал приказание откачать воду. В этот день был выведен из строя большой генератор. Едва мы успели наладить работу аварийного генератора, как немцы снова открыли ураганный огонь.

Снаряды падали в машинный зал, в градирни и рвались в тишине огромного здания с оглушительной силой.

Это было наше первое артиллерийское крещение. После этого немцы регулярно три раза в сутки открывали артиллерийский огонь по станции: утром, в обед и вечером. Снаряды с разных сторон прошивали здание; они могли разорваться в любом месте, поэтому ничего не оставалось, как смириться с ними и даже по возможности привыкнуть.

Иногда наши артиллеристы накрывали немецкие батареи, которые вели огонь по Сталгрэсу, но через некоторое время обстрел продолжался вновь.

Труднее всего было привыкнуть к сознанию того, что под главным щитом управления лежало полтонны взрывчатки. Стоило только одному снаряду попасть в неё, и все бы мы взлетели в воздух.

150-миллиметровые снаряды замедленного действия проникали глубоко в помещение. Однажды, при подаче угля к котлу из запасного бункера, ковши вдруг остановились. Оказалось, в угле находился шестидюймовый снаряд, пробивший перекрытие.