Чайна Мьевилль - Октябрь [litres]

Две с половиной тысячи рабочих с Выборгской стороны, проходивших колонной по узкому Сампсониевскому проспекту, в ужасе остановились перед казацким кордоном. Их командиры с угрожающими лицами взялись за вожжи, пришпорили своих коней и с шашками наголо громко приказывали своим отрядам следовать за ними. На этот раз казаки подчинились, вызвав в толпе еще больший ужас.

Однако рядовые казаки выполнили приказ с абсолютной точностью. Как всадники на тренировке по верховой езде, они медленно и элегантно двигались строем друг за другом, их кони ступали по грязи аккуратно, высоко поднимая ноги. Проехав через всю толпу, никого не задев и не разогнав, казаки подмигнули ошеломленным рабочим.

Существует такой вид саботажа на производстве, как «итальянская забастовка»: медленное выполнение работы из-за преувеличенно точного следования инструкциям. Все распоряжения исполняются буквально, и тем самым подрывается их истинный смысл. В тот холодный вечер казаки не воспротивились приказу, но провели «итальянскую» кавалерийскую атаку.

Командиры были в ярости. Они отдали казакам приказ перекрыть улицу. И вновь отряд дисциплинированно подчинился. С виртуозным искусством они выстроили своих коней живым заслоном. Их кони стояли поперек улицы, в морозном воздухе от их дыхания струился легкий пар. И вновь в самой дисциплинированности отряда был протест. Им было приказано стоять смирно, именно так они и делали. Они стояли недвижимо, когда самые смелые демонстранты отважились подойти поближе. Казаки продолжали стоять не шелохнувшись, когда демонстранты подошли вплотную и с удивлением поняли, что недвижимость коней и всадников – это безмолвный сигнал проходить, не боясь. И тогда рабочие стали продвигаться вперед сквозь кордон, подныривая под животами неподвижных лошадей.

Это был изумительный и редкий пример того, как обученные реакционным правительством войска с большим изяществом применили полученные навыки против этого же правительства.

На следующий день, двадцать пятого февраля, забастовку объявили двести сорок тысяч человек. Они требовали хлеба, прекращения войны и отречения царя. Остановились трамваи, не вышли ежедневные газеты. Не открылись магазины и лавочки. Среди их владельцев было много тех, кто сочувствовал протестующим и устал от некомпетентности властей. Теперь в толпе среди рабочих можно было увидеть более состоятельных, хорошо одетых людей.

Напряжение нарастало с обеих сторон. Коренастый конь массивного и уродливого бронзового памятника Александру III со склоненной головой теперь выглядел так, будто стеснялся, что несет такого тирана. В этот день неподалеку от этого монумента конная полиция открыла огонь по приближающейся толпе. Но на этот раз, ошеломив демонстрантов не менее, чем их противников, наблюдавшие за всем происходящим казаки тоже начали стрелять, только не в рабочих, а в полицию.

На Знаменской площади полицейские безжалостно обрушились на демонстрантов с нагайками. Те сначала просто уворачивались от свистевших над головами плетей. Потом дрогнули и побежали туда, где в напряженном ожидании стоял отряд казаков, пока не принимая ничью сторону. Протестующие стали молить казаков о помощи.

Произошла небольшая заминка. Затем казаки двинулись.

На мгновение обе стороны замерли в нерешительности. Вдруг над головами стоящих пронесся вздох облегчения, взметнулся фонтан крови, и толпа, радостно крича, стала с воодушевлением качать на руках казака. Оказывается, он зарубил офицера полиции.

В тот день погибло еще несколько человек. В Гостином дворе войска открыли по демонстрантам огонь и убили троих, десять человек было ранено. Толпы протестующих начали громить полицейские участки по всему городу. Они забрасывали их камнями, вламывались внутрь и захватывали там оружие. Многие полицейские, опасаясь за жизнь, переодевались в гражданскую одежду.

В коридорах власти наконец появилось ощущение (пока еще неясное), что происходит что-то серьезное.

Первым позывом властей, как всегда, было подавить протесты. Когда над городом сгустились сумерки и закружила вьюга, генерал Хабалов получил от царя телеграмму: «Повелеваю вам прекратить с завтрашнего дня всякие беспорядки на улицах, недопустимые в то время, когда отечество ведет тяжелую войну с Германией». Как будто в другое время он счел бы их допустимыми. В тот день, когда войска по приказу властей стреляли в демонстрантов, правящая верхушка была в панике, в гневе, полная мстительности, она прибегла к неоправданной жестокости. Отныне именно так она и будет поступать в ответ на неповиновение толпы. И саму войну, «Вторую Отечественную», власти стали использовать как еще одно средство устрашения. По приказу генерала Хабалова все, кто в течение трех дней не вернется на свои рабочие места, будут отправлены на фронт, станут пушечным мясом.

Наряды полиции в ту ночь провели несколько облав. Около 100 подозреваемых в организации беспорядков были арестованы, в том числе пять членов петербургского комитета большевиков. Однако не революционеры были инициаторами протестов. Даже сейчас они лишь изо всех сил старались поспевать за народными массами. И аресты революционеров, конечно, не помогли остановить эту лавину.

«В городе царит спокойствие», – телеграфировала царица своему супругу с деланым оптимизмом в воскресенье, 26 февраля. Но лишь только солнце озарило широкую ленту Невы, сверкающую льдом между набережными, рабочие снова стали переходить по льду на другую сторону реки. На сей раз, однако, на улицах было полно полицейских.

И далеко не всегда в тот день призывы демонстрантов не стрелять бывали услышаны.

Пролилось много крови. В морозном воздухе гулко звучал стрекот пулеметов и ружейные выстрелы, их перекрывали людские крики и топот множества ног. Спасаясь от уличных столкновений с полицией и войсками, люди бросались врассыпную и метались между соборов и дворцов. Солдаты в то воскресенье снова и снова выполняли приказы своих командиров и стреляли по толпе, но при этом то и дело происходили «неполадки» с оружием, промедления, намеренные промахи. О каждом случае такой скрытой солидарности сразу же становилось известно благодаря слухам, которые распространялись с невероятной скоростью.

Не все в тот день складывалось в пользу властей. С утра рабочие стали стекаться к казармам Павловского полка. Они отчаянно просили солдат о помощи, кричали им, что отряд новобранцев их полка стрелял в демонстрантов. Солдаты не вышли к ним (во всяком случае, не сразу). Их сдерживала привычка уважать приказы и подчиняться им. Но в полку все же начался долгий митинг. Солдаты громко спорили, перекрикивая грохот перестрелки и уличных стычек. Взволнованные и напуганные происходящим в городе выступавшие обсуждали, как им следует поступать. В шесть часов вечера четвертая рота Павловского полка направилась наконец на Невский проспект. Павловцы собирались пристыдить своих однополчан, стрелявших в толпу. Навстречу им выехал отряд конной полиции. У павловцев вскипела в жилах кровь, им стало стыдно за свою прежнюю нерешительность.