Чайна Мьевилль - Октябрь [litres]

Как бы там ни было, эта попытка заступничества за офицерский состав оказалась крайне важной. Вернувшись в зал переговоров, Шульгин согласился с тем, что Петросовет может не отменять Приказа № 1, – но ему следовало издать новый, который бы смягчил первый.

У думского комитета были свои требования. Он, в частности, настаивал на том, чтобы Исполком Петросовета восстановил дисциплину в войсках и должные отношения между солдатами и офицерами. Хотя признание данного факта и претило консерваторам, тем не менее им было ясно, что только Исполком Петросовета мог это сделать. Кроме того, Исполкому предстояло подтвердить легитимность Временного правительства, согласованного с думским комитетом.

Милюков приготовился отчаянно сражаться за выполнение этих требований – и он был приятно удивлен готовностью представителей Петросовета (точнее говоря, страстным желанием) согласиться с ними.

Было 3 часа ночи 2 марта, когда встреча завершилась. Тем не менее не все могли позволить себе отправиться спать: у некоторых были еще другие неотложные дела.

Вскоре после этого с Варшавского вокзала Петрограда, освещая себе путь в ночи, отправился странный короткий поезд всего лишь с двумя вагонами. Не считая охраны, он вез Шульгина и Александра Гучкова, консервативного октябриста – для того, чтобы изменить ход истории. Два правых политика взяли на себя неприятную задачу: они по доброй воле согласились встретиться с царем, чтобы попытаться убедить его отречься от престола.

На каждой станции по маршруту их движения платформу и их поезд пытались взять штурмом толпы солдат и гражданских, которые, невзирая на холод, воодушевленные революционными настроениями, отчаянно желая знать, что происходит в стране, постоянно вели ожесточенные споры. В Луге и Гатчине революционные солдаты встретили пассажиров с энтузиазмом: как представителям Государственной думы (так и, по мнению многих, самой революции), Гучкову и Шульгину пришлось выступать, не ограничиваясь кратким приветствием.

Забрезжило утро, затем наступил день, а взвинченные депутаты Государственной думы готовились к выполнению своей миссии – не зная, что это уже было излишне.

Одной из причин, по которой царь решил отправиться в Псков, являлось то, что оттуда была телеграфная связь со столицей. На узле связи в глубине Таврического дворца стоял телеграфный аппарат Хьюза. Изобретенный более полувека назад, он представлял собой сложную путаницу из латунных колесиков, проволоки и дерева, его черно-белая клавиатура имитировала клавиши фортепиано. На таких аппаратах при вращении печатающего барабана виртуозные операторы «набирали» тексты сообщений, и на другом конце связи появлялась длинная лента слов.

Россия являла собой обширную империю проводов, тянувшихся главным образом через почтовые отделения и вдоль железных дорог. По ним передавались новости о последних событиях и мнения разных источников, всевозможные сведения, слухи о расхождениях во мнениях, распоряжения и приказы, которые вносили путаницу и ясность, разносимые стаккато ключей и продырявленными лентами, и каждая сторона одновременно с другой надиктовывала свою формулировку обученным телеграфистам, сгорбившимся за своей клавиатурой.

В 3 часа 30 минут ночи, вскоре после ухода Гучкова и Шульгина, Родзянко связался по телеграфу с Псковом. На другом конце через своего телеграфиста совершенно осоловелый генерал-адъютант Рузский передал хорошие новости о том, что Николай II (который в тот момент, сидя в императорском поезде, печально делал записи в дневнике) наконец-то согласился создать ответственное правительство.

«Очевидно, – отвечал Родзянко, – что Его Величество и Вы не отдаете себе отчета, что здесь происходит».

Потрясенный, генерал-адъютант Рузский вновь и вновь, слово за словом, перечитывал невероятную информацию от Родзянко. Возможность была упущена. Время для создания каких бы то ни было министерств истекло.

В 5 часов утра, когда у Родзянко полным ходом шла эта знаменательная телеграфная переписка, Милюков встречался с адвокатом Соколовым и независимым представителей левых сил Сухановым из Петросовета, чтобы юридически закрепить сотрудничество двух сторон.

Павел Милюков позже будет бахвалиться, что составленная в результате этой встречи декларация, призывавшая к восстановлению порядка, была «практически идентична тому, что [он, Милюков] … произносил, обращаясь к солдатам с трибуны полковых казарм. И это было обнародовано от имени Петросовета!» В тексте декларации не упоминался принцип выборности офицеров. Исполком Петросовета не должен был также вмешиваться в формирование нового правительства. Временный комитет Государственной думы предложил министерские посты двум членам Петросовета, к которым он уже обращался с такой инициативой, – это были Чхеидзе и Керенский. Петросовет, в принципе, уже отказался от какой-либо роли в будущем правительстве.

Вскоре он самым радикальным образом изменит данное решение.

Затянувшаяся телеграфная переписка между Михаилом Родзянко и генерал-адъютантом Рузским продолжалась. В то время было вполне обычным делом, что информация, передаваемая по телеграфу, становилась известна и другим сторонам, имевшим доступ к линии связи. Как результат, злополучные сведения распространялись стремительно. В 6 часов утра один из их получателей, исполняющий должность начальника штаба Северного фронта генерал Данилов, приказал телеграфистам направить эти сведения в Могилев, генерал-адъютанту Алексееву.

Алексеев мгновенно осознал все масштабы того, о чем он прочел. В 8.30 утра он велел царской обслуге в Пскове разбудить царя и передать ему содержание беседы между Родзянко и Рузским.

«Сейчас не до этикета!» – настаивал он. Однако с ним не согласились. Его холодно проинформировали о том, что царь спит.

Генерал-адъютант Алексеев знал, что для того, чтобы заставить Николая II понять происходящее и смириться с неизбежным, ему надо будет представить мнение армии, одного из тех немногочисленных институтов, которые пользовались уважением царя. С учетом этого обстоятельства начальник штаба Ставки направил командующим фронтов и флотов на рассмотрение имевшийся в его распоряжении «гремучий» текст упомянутой беседы – с просьбой прислать свои рекомендации царю.

Только после 10 часов утра нерасторопный генерал-адъютант Рузский смог наконец довести до царя содержание своей беседы с Михаилом Родзянко. Он передал ему телеграфный текст. Царь прочитал его. Закончив читать, он долго смотрел в потолок. Затем пробормотал, что он родился испытать горе.

Генерал-адъютант Рузский, бледный и ошарашенный, вслух зачитал циркуляр начальника штаба Ставки генералитету. Данный шаг было сложно истолковать превратно. Царю следовало отречься от престола.