Семен Резниченко - Русские и русскость

Вот это-то и есть глубочайшее проявление индивидуализма — индивидуализма прямо-таки метафизического. Для благотворителя не существует общества. Оно — ничто. Есть лишь тот, кому он помогает. И Бог. А очень часто и объект оказания помощи ничего не значит. Он — лишь случайный объект во взаимоотношениях благодетеля и Бога.

Как известно, смирение на Руси — слишком часто гордыня в кубе. И с помощью тайной милостыни русский утверждал свою независимость ото всех остальных, кроме Бога единого, который единственный ему судья и оценщик.

Очень напоминает религиозный индивидуализм индуизма и буддизма…

А в целом этот принцип противоречит укладу любой традиционной культуры. И среди русских он укрепился не сразу. Его первоначальные ростки появились в древнерусских полисах, где жизнь каждого была на виду. И одновременно благотворительность превращалась в инструмент политической борьбы. И, превращаясь, девальвировалась, так же как в Античной Греции и Риме. И появление ростков тайной милостыни стало способом защиты благодеяния от девальвации, а также ограничением чрезмерной политической активности и нестабильности.

К тому же русские, гордые индивидуалисты, издавна слишком болезненно ощущали превосходство над ними их соотечественников, даже проявляемое в добрых делах. И демонстрировать свою значимость перед ними было небезопасно.

С созданием Московского государства этот принцип стал вдвойне поощряться в связи с ограничением политической активности вообще и начавшейся борьбой с каким-либо неформальным лидерством в обществе.

В то же время и в любом традиционном обществе благотворительность, щедрость, сверхположенная помощь своим были и остаются заявкой на лидерство, престиж, славу. Так поступали римляне, так поступали и поступают папуасы, индейцы. Восхваление таких щедрых благотворителей, а порой их откровенное и поощряемое хвастовство были прекрасной школой нравственного и должного поведения, формирование идеала социально-ответственной личности.

Кавказцев, евреев, курдов часто обвиняют в чрезмерной, порой нелепой склонности восхвалять себя и своих. Также эти народы знамениты эффективными институтами взаимопомощи и самоорганизации (одно с другим связано теснейшим образом!) для совершения добрых дел и для комфортного взаимодействия с соотечественниками. При этом у всех этих народов существуют (или существовали) жёсткие и эффективные методики подавления чрезмерно зазнавшихся. Это социальный остракизм, и далеко не только он.

А у нынешних русских мы имеем крайне низкий уровень меценатства и благотворительности. Любой богатый и просто социально активный человек видит в соотечественниках врагов и завистников. Любое социальное достижение (порой даже очень скромное) часто вызывает вместо восхищения злобу. Это — один из истоков русского антинационального либерализма.

Дело тут не только в гипертрофированных традициях скромности и тайной милостыни, но и в них отчасти тоже. Особенно в тех искусственных формах скромности и уравниловки, которые появились при советской власти, которые извращённым образом соединялись с искусственно раздутой в массе народа гордыней.

Сильные и богатые не ждут добра ото всех остальных и относятся к ним соответственно, и похваляются не добрыми и полезными делами, а различными нелепостями и откровенным свинством, потому что соотечественники чувствуют своё превосходство над «страдающим ерундой» и тем более над человеком-свиньёй. Это позволяет им удовлетворять нравственное чувство вне зависимости от их собственного поведения. А творящий добро или просто что-нибудь значимое возвышается над ними, как Эверест. А чтобы простить это, надо самому быть достаточно сильным, уверенным в своих достоинстве и правоте. А много ли у нас сейчас действительно сильных?

Поэтому такие добрые дела, как проявление превосходства, являются поводом для мести нередко со стороны самих облагодетельствованных. И не только со стороны их. Откровенных изменников, расхитителей и коррупционеров никто не наказывает, и все относятся к ним со снисхождением.

Ситуация с моральной точки зрения крайне опасная. Едва ли не любое достойное деяние может быть наказуемо и порицаемо лишь за то, что оно осознаётся как достойное. Это одна из смертельных опасностей для русского народа. Причины социального проигрыша русских представителям некоторых других народов очевидны.

Надо чётко осознать, что достойные поступки — не нечто само собой разумеющееся, мимо которого можно пройти мимо. Да в наше время любой более-менее порядочный человек — герой! И за это его надо носить на руках!

Конечно, у нас немало ничтожеств, которые приписывают себе чужие заслуги или трубят о вымышленных достижениях. Таких надо разоблачать и ставить на место со всей жёсткостью, так как они подрывают престиж нравственного поведения.

Но если человек сделал доброе дело и ещё отлично пропиарился, то ему дважды в ноги надо поклониться! Один раз — за доброе дело, второй раз — за то, что пропиарился. Пропиарившись, он поспособствовал реформе морали и спасению своего народа. Он герой, презревший опасность всеобщей ненависти.

И неважно, если уровень самопиара выше реальной значимости поступка. Пусть другие делают так же — и ещё больше! А кто говорит: «А вот те сделали больше, а молчат скромно» — это мерзавцы, предатели и русофобы, а отнюдь не ревнители морали…

Ф. М. Достоевский говорил о «всечеловечности» и всемирной отзывчивости русских. Термины во многом туманные и мистические, но верная интуиция в них есть.

С одной стороны, это значит, что русские восприимчивы к всевозможным инновациям и сами их активно порождают.

С другой — русские крайне разнообразны и непохожи друг на друга. Русские — это как бы всё человечество в миниатюре. В определённой степени таковым является каждый народ, особенно крупный. Но русские в большей степени выделяются своим разнообразием и изменчивостью. И терпимость и восприимчивость (зачастую — лишь внешняя) русских к чужому относилась исторически, прежде всего, к соплеменникам. Она была необходимым условием сохранения социального общежития.

А что делать, если один брат в семье «немец», а другой «француз»? А двоюродный брат у них вообще «негр»!

«Всечеловечность» для общества очень часто неудобна, и её пытались ликвидировать при большевиках, заменив единым стандартом. И большевики действительно в достаточной степени стандартизировали не самих русских, их психологические качества, восприятие мира, а их внешнее социальное поведение.

Русских по-прежнему пытаются стандартизировать. Но теперь это не единый проект, а множество мелких, что позволяет предположить, что со временем на месте русских может появиться несколько новых общностей — компактных и стандартизированных.