Герцель Новогрудский - Товарищи китайские бойцы

Тан рассказывал красочно, с интересными подробностями.

— Я родом из Шаньдуна, — говорил он, — а в молодости попал в Мукден. Работал где придется, лишь бы прокормиться. Но прокормиться было не так-то просто. На каждое свободное место десять, двадцать, сто человек желающих находилось. Считалось, что в Китае слишком много лишнего народа и что страна всех прокормить не может.

А уехать тоже некуда. Чтобы уехать — деньги нужны.

Зато во время первой мировой войны на нас, китайских кули, появился большой спрос. Мы вдруг всем стали нужны. Когда воюют, не только много стреляют, но много работают и строят — прокладывают много новых дорог, рубят много леса, добывают много угля и руды. А для этого требуются свободные рабочие руки. Где же их искать, как не в Китае! Больше, чем у нас, людей нигде нет.

И вот стали нас собирать в артели, вывозить в разные страны. Англичане в Месопотамию везли, там китайцы дороги строили; американцы — на Кубу и на Гавайи, там на сахарных плантациях рабочие требовались; русские — в Приморье и в Сибирь, там лес надо было рубить, уголь копать, железнодорожные насыпи делать.

Целыми пароходами и поездами людей возили — без счета. Сотни тысяч, а может быть даже миллион, китайцев оставили тогда родную землю, нанялись работать в других странах.

Из Маньчжурии народ в Россию ехал. Я тоже договорился с подрядчиком Ю Венем, и он меня включил в партию, которую собирал. Набрал он полторы тысячи человек и привез нас в Омск. Это было в начале 1916 года. У него там был подряд на земляные работы. Железная дорога прокладывалась.

Ю Вень оказался большим мошенником. Правда, подрядчики, наверно, другими и не бывают. Когда в Мукдене договаривались с ним, он сказал, что будем получать по три рубля за сажень выкопанной земли. Это была хорошая цена. Мы считали, что при такой цене можно будет накопить за год немало денег.

Но на месте все получилось по-другому. Ю Вень платил нам за сажень земляных работ не три рубля, а один рубль и при этом высчитывал за все: за рукавицы, за ботинки, за ватники, за лопаты, заступы, кирки. О штрафах тоже не забывал. Штрафовал за любую мелочь. И на харчах наживался: рис продавал нам втрое дороже нормальной цены.

В общем, когда дело дошло до получки, выяснилось, что на руки получать почти нечего. Были даже такие, кто остался должен Ю Веню.

Так работали весну, лето и осень, а потом хватил мороз, земля стала как каменная, работа кончилась.

Мы хотели вернуться домой, но Ю Вень сказал: «Куда поедете? Дома вас все. равно никто кормить даром не будет. Лучше держитесь за меня. Я получил новый подряд на Украине, возле города Киева. Места там хорошие, тепло, земля легкая, еда дешевая. Вот где заработаете настоящие деньги».

Мы знали, что Ю Веню верить нельзя, но согласились ехать. Что было делать?!

Погрузились в эшелон, и поезд повез нас из Сибири на Украину. Всю Россию проехали.

Думали, что в Киеве выгрузимся, но, когда стали подъезжать, Ю Вень сказал: «Еще немного дальше надо ехать».

На этот раз он нас обманул так подло, как никогда. Наши теплушки вдруг оказались запертыми снаружи, и так под замком нас неизвестно куда везли от Киева день и ночь, день и ночь… Наконец эшелон остановился, запоры с дверей теплушек откинули, мы смогли выйти.

Вышли и увидели большую реку, а издалека до нас донесся гул, похожий на гром. Скоро узнали: река — Дунай, а гул, похожий на гром, — артиллерийская стрельба, мы находимся на румынской границе, в прифронтовой зоне.

Ничего нам не сказав, Ю Вень, оказывается, попросту продал нас другому китайцу подрядчику, который взялся строить здесь шоссе и ставить линии проволочных заграждений.

Мы хотели убить подлого Ю Веня, но он сбежал.

Искать правды все равно было негде. Стали работать.

Наступил тысяча девятьсот семнадцатый год. В России произошла революция, в стране все кипело, но мы об этом ничего не знали, нам никто ничего не объяснял.

Когда армия с фронта стала отходить, подрядчик китаец, которому Ю Вень нас продал, увел нас под Тирасполь. Там мы жили в бараках в лесу, рубили деревья. По-прежнему мы ни в чем не разбирались, ни о чем понятия не имели…

Так продолжалось недолго. Нельзя скрыть свет солнца от человека даже тогда, когда глаза у него закрыты. Мы были людьми с закрытыми глазами, но лучи революции пронизали нашу тьму. Те из нас, кто был побойчей и знал два — три десятка русских слов, стали приносить новости: русские избавились от царя, они не хотят больше терпеть ленивых помещиков, хищных чиновников, жадных купцов, они хотят сами стать хозяевами своей жизни. И у них есть вождь. Его зовут Ленин. Он для русских то же, что Сунь Ят-сен для китайцев. Народ верит ему и идет за ним.

А потом в наши казармы стали приходить русские товарищи. Они рассказывали нам о Ленине, объясняли, что происходит в стране, что такое Советская власть, за что борются русские рабочие и крестьяне. Особенно умело разговаривал с нами человек, фамилию которого я запомнил — Левензон. «Вы свободные люди, — говорил он нам, — почему же вы сидите в казармах, почему боитесь своего „старшинку“ — подрядчика, почему позволяете ему командовать вами? Знайте, русские рабочие считают вас своими братьями, они протягивают вам свою руку, они говорят вам: „Идите с нами, братья китайцы, будем вместе бороться за свободу“».

Один раз Левензон пришел к нам вместе с китайцем, одетым в русскую военную форму. Это был Сан Фу-ян.

Сан Фу-ян остался в нашем бараке. Он был из тех же мест, что и все мы — из Северо-Восточного Китая, но в России жил дольше нас, говорил по-русски, знал грамоту. А самое главное — он был первый большевик китаец, которого мы увидели.

Пожив в бараке, познакомившись близко со своими земляками, Сан Фу-ян сказал, что нужно организовать китайский отряд Красной гвардии, что настало время великой борьбы. «Наша судьба и судьба наших детей, — говорил он, — зависит от того, победят или не победят в России рабочие и крестьяне. Нам нельзя оставаться в стороне».

Он правильно рассуждал, Сан Фу-ян, и мы его послушались, потому что многое уже понимали.

Большинство рабочих нашей артели вступили в отряд Сан Фу-яна. Мы получили обмундирование, оружие, по многу часов в день занимались военным делом. Когда научились стрелять из винтовок и пулеметов, действовать штыком, шагать в строю, выполнять все команды — наш отряд стали называть китайским интернациональным батальоном.

Первый бой мы приняли около Тирасполя. Я командовал отделением, а командиром роты был Лю, такой же рабочий, как все мы, из нашей же артели, завербованной в свое время в Мукдене подрядчиком Ю Венем. Но в Лю был заложен военный талант. Он очень хорошо командовал ротой: быстро разбирался в обстановке и принимал именно такое решение, какое надо было принять.