Сергей Кара-Мурза - 1917 Февраль ↔ Октябрь. Две революции — два проекта

Вебер в своих трудах прилагал большие усилия, чтобы не допустить отождествления мышления и бытия. Он подчеркивал, что логическая упорядоченность теории может привнести в познание «утопический» элемент, и что историческая действительность в каждой «точке» и в каждый «момент» выступает как нечто уникальное и неповторимое, следовательно, не подчиняющееся никакому «объективному закону». Вера в то, что теория полностью адекватна действительности, затрудняет увидеть важный момент , — в который или на миг сложились благоприятные условия для шага вперед, или возникла слишком рискованная ситуация и надо перейти к обороне. Мышление в линейной парадигме такие быстрые изменения не сразу видны, и сама функция следить за ними подавлена.

Видение истории, которое воспринимается человеком через призму того или другого методологического подхода, сильно влияет на его отношение к происходящим событиям и на его поведение. Первая особенность представлений коалиции Февральской революции, уже отмеченная выше, — уверенность в том, что «объективные законы исторического развития пробьют себе дорогу через случайности». Из этого вытекает равнодушие к моменту, к его уникальности и необратимости, рассуждение в понятиях исторической формации, длительных процессов.

Основанием для такого отношения к «событиям быстротекущей жизни» является механистический детерминизм, который господствовал в мировоззрении в период марксизма ХIХ века. Он был важной частью сознания российской интеллигенции в начале ХХ века. Из этого вытекала ощущение стабильности и равновесности общественных систем. Чтобы вывести их из равновесия нужны крупные силы, «предпосылки» (классовые интересы, назревание противоречий и т.п.). Для осмысления периодов в состоянии общества, как революции, механистичное мышление не годится. В эти периоды возникает много неустойчивых равновесий — это перекрестки, «расщепление путей» (точки бифуркации). В этот момент решают не объективные законы, а малые, но вовремя совершенные воздействия. Великими революционерами становились те, кто верно определяли точки «расщепления» и направляли события по нужному коридору и в нужный момент («сегодня рано, послезавтра поздно»).

Надо сказать, что в Российской империи были выдающиеся ученые, военные, писатели и поэты, которые уже видели мир и общественные процессы в нелинейной парадигме, чувствовали динамику нестабильных структур. Таким был, например, военный министр Временного правительства генерал А.И. Верховский, который требовал срочных чрезвычайных действий, пытаясь предотвратить крах режима Февральской революции, избежать еще одного удара по кризисной России. Таким же был выдающийся военный и организатор А.А. Маниковский, начальник Главного артиллерийского управления, который управлял военным министерством после отставки Гучкова и отставки Верховского. Его сотрудник, выдающийся оружейник В.Г. Фёдоров, вспоминал, что его любимыми словами было изречение: «Промедление смерти подобно!»

А вот пример из главы 5. Вечером 24 октября Предпарламент, наконец, принял решение о передаче земли в ведение земельных комитетов, что крестьянство требовало с марта. Ночью, уже 25 октября (!), эту резолюцию отвезли в Зимний дворец, чтобы правительство ее утвердило и разослало телеграммы в провинции — чтобы начать переговоры с Советом. Но Керенский ответил, что «в посторонних советах не нуждается». Он не верил, что произойдет восстание. Один этот эпизод требует глубокого исследования — ведь Временное правительство было составлено видными интеллектуалами и опытными деятелями.

Это пример, но речь о фундаментальном принципе. Различными у Февраля и Октября были и типы мышления, и подходы к воссозданию после революции государственности России. Оба движения были революционными. Но коалиция Февраля практически отказалась принять на себя бремя власти — распознавать угрозы, принимать решение и стабилизировать положение. Правительство только вело вялую борьбу с большевиками, не разрешая критические проблемы. Это лишило его поддержки даже со стороны буржуазных слоев — хаос был страшнее большевиков.

Сейчас опубликовано множество воспоминаний лидеров Февраля, но реконструировать их программу государственного строительства невозможно! Вот «Воспоминания террориста» Б. Савинкова. Он был руководителем партии эсеров, образованным человеком, писателем — и помощником (товарищем) военного министра Керенского, военным губернатором Петрограда. Он даже считался претендентом на место диктатора. Но в его воспоминаниях нет ни объяснений сложных процессов, ни конструктивных утверждений, кроме мечты об Учредительном собрании. Но любой в тот момент задал бы вопрос: что же ты, Савинков, хочешь сказать в этом Учредительном собрании? Почему вы, эсеры, отвергли декреты Советской власти, которые явно были одобрены подавляющим большинством народа?

Это и тогда, и многим теперь трудно понять, почему социалисты-меньшевики и социалисты-революционеры отвергли то, чего желали в будущем — и начали войну. Какой тупик! Ведь через 70 лет в подобный тупик их идейные потомки попали снова (об олигархах не говорим).

На обе наши революции легла огромная ноша, о ней надо сказать. Любая революция — катастрофа, которая потрясает все жизнеустройство населения и структуру государства. Долг революционеров — как можно быстрее погасить эту катастрофу. Эта задача не просто сложная, это почти антипод революции, как встречный пал, чтобы погасить лесной или степной пожар. О том, чтобы при выходе из революции вообще не было сопротивления и не было жертв, нечего и мечтать. П.А. Сорокин, оставивший очень ценные наблюдения о социологии революции, выделяет даже особую стадию революционного процесса — « обуздание ».

Мечтать о том, чтобы из революции можно было выйти без подавления какой-то части общества — утопия. Инерция революции колоссальна. Трагедия любой революции в том и состоит, что противоречия в ходе ее обостряются настолько, что обратно пути нет и согласия достигнуть очень трудно — особенно если уже пролилась кровь. У нас гражданская война кончилась, когда Россия «кровью умылась», а государство и общество занялись обузданием борцов.

Для нашей темы надо отметить, что государственное строительство у обеих революций вошло в конфликт с освобожденной энергией революционных масс и с теми неформальными институтами, которые эта энергия породила. Строго говоря, они и были инструментами революции. Например, в условиях острой разрухи и политической борьбы действия по наведению порядка вызывали в руководстве рабочих организаций столкновение с частью несогласных — особенно там, где руководителями были и левые максималисты, и правые.