Сергей Кара-Мурза - 1917 Февраль ↔ Октябрь. Две революции — два проекта

Русская революция 1917 г., как революция в основном не буржуазная, а крестьянская, была неразрывно связана с бунтом, и разделить их невозможно. Февральская революция, которая смела царизм и Империю, казалась такой мощной только потому, что она взорвала плотину монархии. Ее результаты поражали, но сама она была лишь рябью на океанской волне бунта. В.В. Кожинов показывает, опираясь на наблюдения очевидцев, что лишь большевикам удалось овладеть русским бунтом: они возглавили его — и утихомирили.

Пришвин выразил это метафорами: это революция «скифов» или «горилла поднялась за правду». Стал Пришвин размышлять, из чего же она возникла, и решил: «в чистом виде появление гориллы происходит целиком из сложения товарищей и православных». Это страшные слова. Когда Ленин их поддержал в апреле 1917 г., просвещенные социал-демократы его посчитали сумасшедшим. Ведь «Вся власть Советам!» — это лозунг анархии, крестьянская утопия «Земля и Воля».

В понимании революции, которая пошла по «двум коридорам», Ленин разрабатывал сложную концепцию: общества без государства (переход «порядок — хаос») и периода построения и укрепления государства (переход «хаос — порядок»). Вспомним первый переход («порядок — хаос»): 27 февраля 1917 г. Совет Министров послал царю в Ставку (Могилев) телеграмму с просьбой о коллективной отставке и разошелся. 28 февраля многие министры, включая Председателя Совмина, были арестованы. 2 марта состоялось отречение царя и было создано Временное правительство. И сразу разрушению подверглась вся система власти, а важнейшие вопросы стали откладываться до появления Учредительного собрания. Хаос стал бы полным, если бы уже не были созданы элементы матрицы советской власти (Советы, фабзавкомы, Красная гвардия и милиция, а также ячейки партии с «попутчиками»).

Поставив в работе «Государство и революция» проблему слома старой государственной машины, Ленин после Октября знал, что «машина» государства уже катастрофически разрушена до большевиков и стране грозит катастрофа. И в проекте большевиков был сделан удивительно быстрый и принципиальный поворот — эта партия становится государственной и даже державной. По этому вопросу Ленину приходилось вести резкие споры с рядом других лидеров партии (например, с Н.И. Бухариным).

Во время революции конструктивный проект обязывает в какой-то момент начать, помимо борьбы со своими противниками, обуздание того самого социального движения, что произвело революцию. Это самый болезненный этап в любой революции, здесь — главная проба сил. Обуздать революцию может только государственная власть. Таким образом, государственное строительство, ведущееся революционной властью, сопряжено с острыми внутренними противоречиями, расколами и конфликтами — между своими. В этом состоянии требовались быстрые решения и действия, соответственные скорости изменений ситуации.

Для такого поворота к «обузданию» набирающей силу революции нужна была огромная смелость и понимание именно чаяний народа, а не его «расхожих суждений». И не только смелость, но и чувство меры — и близость к массам, совершающим ошибку.

В чем было отличие «проекта Ленина» от всех других проектов того времени, которое позволило «остановить Россию над пропастью» и утихомирить революцию? Ленин сумел не войти в конфликт с главными, непобедимыми силами России. Более того, он в сути был признан справедливым в решениях даже противниками (кадетами, меньшевиками и эсерами) — одними раньше, другими позже.

Читая сегодня Ленина со знанием тех исторических обстоятельств, которых и сам он тогда не знал, видно его отличие от вождей других политических сил в том, что он разом схватывал и чаяния главных частей народа, и их «выраженные» интересы. Беря чаяния за ориентир, за направление пути, он строил путь исходя из актуальных требований — но не подчинялся им! Он, не отрываясь от «своих» людей, вел их к цели — даже вопреки их конъюнктурным интересам и настроениям. Он мог их вести, потому что они, даже проклиная большевиков, чувствовали правду этого пути. Так, например, было во время НЭПа.

Здесь было резкое различие в проектах Февральской и Октябрьской революций. К чему привела свобода хаоса со стороны либералов и эсеров? К тому, что вслед за сломом государственности началось «молекулярное» разрушение и растаскивание всех систем жизнеобеспечения России, и она «погрузилась во мглу».

Можно утверждать, что в столкновении с «белыми» советский проект победил именно потому, что в нем идеал справедливости был неразрывно спаян с идеалом государственности. Будучи сами близки к этой стихии, большевики не испытывали к ней уважения и трезво оценивали и ее силу, и ее слабые места. Когда надо, они ее использовали, а потом подавляли. 184

Здесь надо обсудить социокультурную проблему, к которой кардинально по-разному относились философы и политики Февраля и Октября. В Февральской революции вожди исходили из доктрины: толкнуть «дикую стихийную анархию», чтобы она свергла царя, а потом она уберется с улиц и «разумные люди устроят власть» (см. гл. 5). В Октябрьской революции уже в первом представлении ее доктрины (Апрельские тезисы) было определено: «Вся власть Советам!», земля — Божья (всему народу). Архетип «Земля и Воля!» вовсе не рассматривается как ценности «дикой стихийной анархией», только для народа требуется синтез с развитием и справедливости. К августу к этому проекту примкнуло большинство.

Хотя понятия Вебера не использовали, но реально мировоззренческой основой большинства был крестьянский общинный коммунизм. Но при этом и философы, и поэты, и руководители Октября знали, что в системе крестьянского общинного коммунизма есть компонента анархического коммунизма (Вебер иногда добавлял архаического ). В условиях кризисов и бедствий анархический коммунизм трансформируется в бунт. Вариантов бунта может быть много. Был Разин, потом Пугачев, а в 1917 г. был Махно — буквально коммунист-анархист. Февральская революция активизировала бунт, с которым не смогла справиться. На первом этапе этот бунт, как писал Брусилов, солдат «совершенно не интересовал Интернационал, коммунизм и тому подобные вопросы, они только усвоили себе начала будущей свободной жизни». Но на втором этапе хаос породил порядок революцию Советов — бунтующие люди распознали притягательный атрактор.

Блок писал о своей поэме (1918 г.): «Я только констатировал факт: если вглядеться в столбы метели на этом пути, то увидишь “Исуса Христа”». В.В. Кожинов разбирал смысл этой поэмы именно как диалектику бунта и революции — явление грандиозное и многомерное. Сам Блок в 1920 г. писал: «Те, кто видят в “Двенадцати” политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой».