Александр Котиков - Записки военного коменданта Берлина

Какой бы вопрос ни решали, а из головы не выходил этот. Действительно, кому доверить образование органов немецкого самоуправления? Где взять верных людей? Что ты знаешь о немцах, которых ты только что увидал, когда только что смолк грохот артиллерийской канонады, когда в твоей груди еще самым жарким жаром пылает гнев к поверженной гитлеровской Германии, когда немцы еще живо ощущают во всем дыхание поражения и сознание мучит близость победившего солдата, когда немец еще не знает ни самого солдата, ни образа его мысли и его поступков. Как этот чужой солдат поведет себя сегодня, завтра в отношении моих детей, в отношении моих дочери, сына, когда все еще неясно, не устоялось, полно неизвестности.

А жизнь? Жизнь требовала найти в немецком населении таких людей, которые уже поднялись над этой тучей мучительных вопросов, и для них многое проясняется, они что-то видят впереди, что-то затаили в своих прогнозах, загорелись какими-то своими надеждами. Пусть они пересыпаны, как нафталином, сомнениями, но это ведь надежды, и их надо оберегать. Найти бы таких, которые поверили в твою искренность, в чистоту твоих мыслей, в твое бескорыстие, хотя бы задумались над доброжелательным смыслом твоих слов, каждый раз, когда ты встречаешься с ними, немцами.

Кажется, проще выбрать в лесу подходящее дерево, спилить его, и станет ясно, достаточно ли оно качественно и подходит ли оно для замышляемого тобой строительства. А тут надо в самом сложном человеческом «лесу» найти подходящего человека на ответственный пост. Как можно сделать такое, не познав самого народа, его психики, его духовного мира, его нравственных черт, познать быстро, время-то не ждет. Но наш жизненный опыт, и наши исторические связи с компартией Германии, и наше идеологическое родство давало нам основание видеть верный источник быстрого решения вопроса.

В последней беседе с Бернгардом Кенненом мы договорились: он будет тормошить демократические партии, а мы разъедемся по нашим комендатурам и совместно, одновременно начнем искать верных людей. Могут задать вопрос, зачем было ломать голову, назначили бы коммунистов, освобожденных узников гитлеровский концлагерей, и дело с концом. Очень разумно. А если подумать, взглянуть на социальную среду немецкого общества, если представить себе руководителя, который, пусть не коммунист, не каторжанин, но тоньше, скорее может проникнуть в сердца немецкого населения и вызовет своим обликом, поведением симпатии к государственным учреждениям, которые ты формируешь.

Начали формировать блок антифашистских демократических партий. Каждая такая партия блока рассчитывает на участие в управлении страной. Попробуйте пренебречь этим элементом, и вы вместо объединения всех демократических сил при решении острых социально-политических проблем послевоенного развития Германии получите врагов, да еще каких врагов. И тогда мы правильно поступили, начав переговоры со всеми партиями демократического антифашистского блока. Надо было учесть умонастроения всех союзников антигитлеровской коалиции, и тем самым способствовать укреплению этого блока. С ними обговорили те кандидатуры, которые, по их мнению, желательно иметь у руководства органов самоуправления провинции и всех округов и районов.

Он работал в городе Мерзебурге коммунальпрезидентом. Там, в старинном замке, располагалась резиденция профессора Гюбенера. Мы направились туда. Меня интересовал человек, которого можно увидеть в рабочей обстановке, в окружении его людей. Мерзебург сам по себе очень интересный древний город Пруссии. Крепость — замок, в котором работал Гюбенер, был построен чуть ли не в XII веке. Так он стар. Он сохранил в себе все черты древнего городка, начиная от кривых узких улочек до каменных громадин замков, древних строений. Мы пробирались к замку, как по траншеям перед фортами Брестской крепости во время освобождения города. Гора, дорога по которой извивалась, стремясь к замку, выложена крупным булыжником, точь-в-точь как у нас в Белеве гора, по которой, ломая ноги, приходилось в детстве вышагивать в школу.

Лет 20 спустя я снова попал в Мерзебург с нашим советским военным атташе, но, к своему разочарованию, я не нашел там никаких признаков того прошлого Мерзебурга. Он так изящно выглядел, что я позавидовал немецким товарищам, так искусно переделавшим город. Но что меня особенно поразило, я не нашел того места, где впервые беседовал с профессором Гюбенером. Единственное, что я нашел, — это клетку, сделанную из добротного средневекового кирпича. Там, как и в 1945 году, сидел ворон, сидел молчаливо, как и тогда.

Мы поднимались к профессору по высоченной, в один марш, белой мраморной лестнице, истертой почти до основания за минувшие века. За огромным Т-образным столом, лицом к нам, сидел старичек с сощуренными маленькими глазами, почти лысый, очень аккуратно одетый. Судя по тому, как он вскочил и принял команду «смирно», профессор знал, что мы придем, и ждал нас.

— Как высоко забрались вы, в такой древний замок?

— Я, как видите, тоже не молод, но мне тут удобно вести еще более ветхие дела моей профессии. Я занимаюсь главным образом строительством дорог и уходом за ними, а это все-таки очень далеко от нынешнего шумного мира, — профессор обвел руками множество чертежей и карт, лежащих на столе, и свитков, которыми завалены все углы кабинета, и произнес одно лишь слово:

— Трудимся.

— Вы любите свое дело?

— Безусловно. Я отдал ему много лет своей жизни, если не считать, что в самом конце войны я был произведен в чин майора и назначен в Галле начальником ПВО. Моя часть не сделала ни одного выстрела, но все же я был начальником.

Мы слушали его, и подумалось тогда, что он обо всем этом сожалеет, но скрыть не может.

— Я очень извиняюсь, что помешал вашим делам, но меня привело к вам тоже дело.

— Я немного осведомлен, и скрывать этого не стану.

Говорят, что первое впечатление очень важное в оценке людей. Оно охватывает как бы в целом, общем виде. Так случилось и теперь. В кабинете профессора трое: коммунальпрезидент-немец Гюбенер, переводчик и советский генерал. Каждый успел уже наслышаться о своем собеседнике, и мы были предельно откровенны. Знали, о чем пойдет речь, но главной темы еще не дотронулись. Каждый по своим соображениям медлил. При этом разговоре, который ровно протекал между собеседниками, мы старались не выказать чего-либо, что не понравилось бы другому.

Я обратился к Гюбенеру:

— Советская военная администрация приступает к образованию вместе с немецкими политическими партиями провинциального правительства, как органа немецкого самоуправления. Нам представляется первостепенным создать провинциальный аппарат управления, чтобы потом совместно действовать и на провинциальной периферии. Мы предварительно обсуждали вопрос с лидерами демократических партий и единодушно пришли к выводу — просить вас, господин профессор, принять предложение стать президентом провинции Саксония-Анхальт. Я и приехал за тем, чтобы выслушать ваши соображения на этот счет. Мне бы очень хотелось получить от вас положительный ответ. Я, как вы догадываетесь, несмотря на то, что мы только познакомились, верю всем тем немецким деятелям, с кем мне пришлось говорить о вас, и искренне предлагаю вам занять этот пост. Я понимаю, что лучше бы получить такое предложение не от генерала оккупационной армии, а от своих соотечественников, но то, что сложилось после войны, ставит нас на положение активно действующей силы. И я охотно выполняю свою миссию. Вы могли бы ответить на вопрос не сразу, могли бы рассказать о себе все, что, по-вашему, нам было бы интересно знать из первых уст.