Петр Белоусов - Царь и Россия

Последним обстоятельством, осложнившим наступившее спокойствие страны с 1907 года, был славянскийподъем в Петербурге. В 1909 году его создало то же Петербургское общество. Видя наступившее успокоение, радикалы и «иностранцы» образовали неославянские кружки, отрекаясь от идей московского самаринского кружка. Целый ряд светских лиц с членами палат выехали агитировать в славянские земли. Печать во главе с «Новым Временем» забила в барабаны, требуя освобождения славян уже не от Турции, а от Австрии. Посольство этой страны было чуть не разгромлено толпой. Задор на собраниях, в Думе и банкеты создавали атмосферу войны. При этом в России никто ничего не знал, и славянского вопроса народ не признавал [221]. Это воинственное настроение совпало с походом печати Англии и Франции за славянство, причем директивы движения даются Англией. С той поры Германия и Австрия настороже. Бесспорно, что следствием этого движения общества было приближение войны.Фитили ставятся Западом, а наши общество и печать призывали к войне.

С того же года начинает осуществляться объединение радикальных кругов Запада и России.

Я имею основание утверждать, что приказобщественным организациям дан Интернационалом в 1909 году.

Государь своим спокойствием и твердостью не один раз предотвращает так называемые конфликты, и доверие к его мирной политике ничем не нарушается. Миролюбие же дипломатии и бюрократии подлежало большому сомнению. Общество хотело и требовало войны.

Многим известно, каких усилий стоило Государю сглаживать всевозможные недоразумения и, оставаясь спокойным, передавать это спокойствие правительству и тем самым охранять спокойствие страны.

Знал ли Государь, что измена и заговоры близятся к престолу? Есть указания, что он знал и не обманывался; есть указания и обратные. Сам Государь избегал высказываться.

Мог ли Государь помыслить, что огромнаячасть правящего класса относится к нему недоброжелательно, с осуждением и злобой, как это было и оказалось? Мог ли думать, что после 1905 года не образуется сплоченного ядра государственников, готовых к отпору организуемому заговору? Мог ли допустить, что даже среди окружения растет злой ропот и клевета и что некоторые будут замешаны в заговоре?

Государь не мог помыслить, что в течение небывало опасной войны ни в одном учреждении, ни местности, ни круге общества — пропаганда и клевета [222]на него не встретят сопротивления.

Мог ли Государь полагать, что его коронованные собратья допустят свои правительства и общества осуществлять задачу развала России и будут безразличны к его свержению?

Мог ли думать Царь России и Верховный командующий, что в среде любимой им армии, в его командном составе, в неслыханное нарушение присяги, дисциплины, традиций, и в пору, когда армия была наконец в силах победно кончить войну, — на него, ни в чем неповинного, посягнут?

И наконец, народ, нация, русское ее ядро, выковывавшее столетиями само свою власть, та армия, которая «со слезами умиления» и криками восторга его приветствовавшая, сразу отвернется? А нация пластом отвалится от своего Царя, равнодушно предаст его, не дрогнув хоть где- нибудь бешенством протеста против жалкого общества?

Мог ли Государь допустить, что, не думая ни о Родине, ни о чести, ни о прошлом, ни будущем, народ сменит свой крест, свои стяги на тряпку Интернационала?

Мог ли думать, что его, неповинного, будут судить? За что и кто? Думать, что никто — ни в Думе, ни в обществе — за него, Царя и человека, не заступится?

Нет, Государь не мог допустить ни одной из этих мыслей.

Отсюда его стойкость, спокойствие, бесхитростность, вера в армию, в народ, в светлое будущее — его Отечества.

Мог ли он знать, что заговор предусмотрел все? Политика Витте, война с Японией, 1905 год, — революция, свободы, собрание сил заговора. Славянский и еврейский вопрос. Партии. Мировая война, соучастие в революции Германии и Англии; организация Ленина и прочее.

Все шло по плану — гениально простому и безошибочному.

Государь наш гением не был, и такого плана предусмотреть не мог.

Но страшно то, что кругом него не оказалось никого, кто бы предупредил его, зная о заговорах.

Самодержавие или императорство? Общество не знало и не знает до сих пор, какой у нас был строй. На это не дают точного ответа ни государственное право, ни наука. Знает народ; знает Царя, хозяина земли.

В интересном очерке «Две России» графа А. Салтыкова [223]утверждается, что успехи прошлого лежали в Петровском строе, в императорстве и что будущее — в нем же: новый призыв варягов и полное западничество.

Огромные труды славянофилов доказывают обратное: славянофилы возвращают к допетровскому Царству и в отречении от самодержавия и укреплении германо-романского императорства видят падение России.

«Народ, живущий верой и бытом, твердо стоит на самодержавии, тем самым устраняясь от политиканства, видя в нем необходимое зло, возлагаемое как бремя на жертвующего собою Государя, за что и воздастся ему честь и любовь соразмерно подвигам» [224].

Народ не понимает власти в наклонности к абсолютному (императорскому), ибо он считает власть органической частью самого себя (первый из всех). Власть уверена в своей связи с народом. Земля понимает, что есть государево дело и что ей вмешиваться без приглашения не подобает. Царь понимает великое земское дело и что цель государева — дать земле жить своею земскою жизнью.

Самодержавие есть активное самосознание народа, концентрированное в одном лице. Самодержавие проявляет себя всякими видами общения с народом, из которых одним может быть Земский собор. Величие самодержавия заключается в величии народа, добровольно вверяющего ему свою судьбу.

Здесь нет места привести все доводы целой плеяды мыслителей и идеологов, черпавших эти доводы из истории и из былой реальной жизни народа. Доводы эти взяты не из головы, а из подлинного прошлого жизни народа. Эта жизнь была жестоко и досадно, отчасти вынужденно прервана Петром I, надорвавшим все кровные нужные связи с народом. Через два века придется выдумывать эту связь, и брать императорский же западный образец, и привести в столицу поденно-наемный безответственный парламент, который не только не установит этой связи, но укрепит пагубную централизацию,стремясь к упразднению самого Царя и развалу государства. В этом процессе как никогда будет выявляться, что власть — бремя, а не привилегия, и к ней будут предъявляться непосильные и бессмысленные требования.

Цари, как и Государь Николай II, ищут опоры в народе, в опросах, в истории, в чтении… и наконец в Думе, чая в ней подобиеСоборов, с которыми цари дружнои доброхотно управляли страной.