Элизабет Хереш - Распутин. Тайна его власти

13 января 1911 года. Сегодня Радциг опять был там. Он немного удручен. Этот мужик Распутин уже вернулся в Петербург. Хотя он во Дворец больше и не приходит, но бывает у Вырубовой в Царском Селе, и царица часто ходит туда. Вырубову за спиной продолжают ругать, но внешне все относятся к ней с почтением, включая Дедюлина [35] Генерал-майор Владимир Александрович Дедюлин — начальник штаба жандармского корпуса и дворцовый комендант. . Потому что все эти господа боятся только одного: потерять свое теплое место. А о России вряд ли кто беспокоится, главное, чтобы им было хорошо.

В театре во время показа „Бориса Годунова“ была патриотическая демонстрация: гимн пели, стоя на коленях…»

В начале 1911 года наступил подходящий момент. После неоднократных попыток, предпринятых раньше, Столыпин опять выступил за окончательное отстранение Распутина. Он обратился к царю с ходатайством и изложил ему свои заботы в связи со значительной потерей престижа династии Романовых и ее правительства. Может быть, именно тогда Николай произнес в ответ следующие, часто цитируемые слова, очевидно, выражая тем самым свою покорность судьбе? По крайней мере, это объясняло его пассивность: «Лучше десять Распутиных, чем истерика царицы…»

То, что царица Александра — важнейшая заступница «темного» сомнительного сибиряка, не оставляет сомнений и подтверждается доказанным фактом, что Распутин, попадая в критические ситуации, первым делом, отправлялся к ней, или с опаской предупреждал друзей, чтобы «только об этом не узнала царица». Он знал, что она так крепко держалась за него, потому что для нее Мужик был тем, кто мог спасти ее сына от опасности, угрожающей его здоровью.

Дворцовый комендант так описал влияние Распутина на царя и царицу: «…Распутин оказывал на государя совершенно иное влияние, в отличие от большинства мужчин. Он тоже видел в нем „божьего человека“, но не сразу в том убедился и уж никогда не был так расположен к нему, как Александра.

Разумеется, государь оказывал своей дорогой Аликс (как он все еще обращался к ней в письмах даже после изменения имени) полное доверие во всем, что касалось личных и семейных дел. Возможно, основная ошибка Николая II состояла в том, что он слишком любил свою жену и слишком сильно опирался на эту слабую колонну…»

Дедюлин цитирует царя, который в тяжелый момент признался ему: «Распутин — добрый, простой, религиозный русский. Когда я в минуты сомнений или внутреннего беспокойства разговариваю с ним, на душе у меня становится легче и спокойнее…»

В этом высказывании, вероятно, и кроется одна из причин, почему Николай проявлял такую мягкость по отношению к Распутину. Кстати, оно свидетельствует и об искусном умении Распутина говорить с царем. Тот факт, что не только царица, но и царь в это время не могли себе представить, что страшные истории об их «друге» действительно правда, — само собой разумеется. И все-таки шум вокруг имени Распутина ему крайне неприятен.

Очевидно, государь уже предпринимал попытки убедить жену в том, чтобы она отказалась от благоволения Распутину в связи с публичными дискуссиями. Но Распутин для Александры — это «сфера личной жизни», куда вмешиваться она никому не разрешает. «Кто не понимает или не хочет понимать, кто на самом деле Распутин и что он для нас значит», тех она будет избегать. Главное в жизни, как царица считает, состоит в том, чтобы «добиться милости божьей — симпатия и расположение смертных не имеют значения…». Так Александра отклоняет все возражения, не задумываясь о том, что царь и царица — все-таки публичные фигуры, и их мнение играет отнюдь не последнюю роль для народа.

Логика Александры определяется ее склонностью к мистике: «Люди не имеют права осуждать царя, и уж тем более вершить суд над его поступками. Он — помазанник Божий и стоит над общественным мнением!»

Царица не позволяет разубедить себя в святости Распутина даже своей сестре, великой княгине Елизавете, которая из-за начавшейся в прессе кампании против Распутина специально приехала из Москвы, чтобы предостеречь царицу от дальнейших ошибок и раскрыть ей глаза. Все-таки она — монахиня, приняла монашеский постриг после убийства мужа, и более компетентна в вопросах религии, чем Александра, и при этом сумела остаться более здравомыслящей, чем младшая сестра. Но даже ей, кому царица, как говорят, завидовала, потому что Елизавета благодаря своему обаятельному характеру и прежде всего неутомимой милосердной деятельности пользовалась большей любовью и уважением, чем Александра, — даже ей государыня с уверенностью заявила: «Невинных всегда обливают грязью (…) — это обычная клевета против тех, кто живет, как святой…»

Кроме Столыпина к царю обратился Родзянко, с марта 1911 года ставший председателем III Государственной Думы. «У Вас есть доказательства, что Распутин сектант?» — с недоверием спросил его царь. Этот встречный вопрос «Есть ли у Вас доказательства?» стал характерной реакцией государя на постоянно повторяющиеся донесения чиновников, обеспокоенных разными злодеяниями, которые приписывались Распутину. Думал ли он так на самом деле, или это было всего лишь выражением беспомощности по отношению к царице? Сие останется его тайной.

Но все же идентичные доклады царю от одних и тех же, а потом и от новых лиц, продолжающиеся в течение нескольких лет, имели свои результаты. Однажды Николай II отправил Распутина домой, но после нервного срыва у царицы, приведшего к сердечному приступу, распорядился вернуть его. В другой раз государь дал было «зеленый свет» на арест Распутина, но потом поспешил пощадить сибиряка от такой участи, вновь отклонив все подозрительные факты и потребовав конкретных доказательств. Один из таких тщательно составленных следственных отчетов он бросил в камин на глазах у его составителя. Из воспоминаний министров известно, что Николай II однажды дал недвусмысленное согласие выслать Распутина из столицы по указанию одного из министров (то есть не по собственному распоряжению), чтобы впоследствии суметь отразить обидные упреки жены, мол, он, якобы, не смог отменить решение министра.

Но на этот раз, весной 1911 года, все сложилось по-другому. В конце концов, поднявшиеся волны недовольства больше настигали царя, чем царицу. И царь предложил Столыпину устроить очную ставку с Распутиным. Министр рассказал об этом Родзянко следующее: «Распутин, устремив на меня взгляд, вращал глазами, бормотал несвязные цитаты из Святого писания, сопровождая их странными жестами. Я чувствовал, как во мне поднималось непреодолимое отвращение. Этот человек обладал мощной магнетической силой, с помощью которой оказывал сильное психическое воздействие, вызывающее у меня глубокую неприязнь. Я взял себя в руки и объяснил ему, что вместе с этими документами его судьба оказалась в моих руках, потому что на основании собранных фактов против него можно возбудить процесс. Я предложил ему добровольно вернуться в Покровское и больше не показываться в Петербурге…»