Элизабет Хереш - Распутин. Тайна его власти

А все, кто услышал голос своего учителя, направили на меня удивленные взгляды и повторили с благоговением и с признанием: „умная и хорошая…“

Потом принесли кушанья и напитки. Прежде чем можно было дотронуться до чашек, наполненных чаем, и тарелок с угощениями, Распутин должен был благословить их. И под конец все протянули ему свои чашки и тарелки: „Благослови это, Отец“.

Казалось, что Распутин неохотно выполнял свою „святую“ обязанность. Он залез грязными лапами в протянутую ему почитательницей серебряную сахарницу, вынул два куска сахара и бросил их в поднесенную ему чашку. В следующие чашки он порой даже, не контролируя свои движения, окунал пальцы в чай (…).

То же самое повторялось с солеными огурцами, которые ему протягивали для благословения: „Батюшка, благослови!“

Вскоре Вырубова поднялась и покинула общество, милостиво принимая поклоны.

С ее уходом исчезла и напряженная атмосфера. Все вдруг почувствовали себя облегченно и свободно. Прежде всего сам Распутин.

Все устремились к нему, целовали ему руки, плечи, подол длинной рубахи, спину. Кто-то шептал ему нежно на ухо, кто-то собирал крошки с его бороды, другие ели и пили то, что старец оставил в своей посуде, в упоении с закрытыми глазами…

Я встала и хотела уйти. Распутин вскочил.

„Иди сюда, нам еще надо поговорить“, — произнес он и потянул меня за руку через столовую.

„Счастливая, счастливая“, — шептали женщины. Я чувствовала, что все на меня смотрят, и услышала шиканье: „Почему не я? Почему не я? Как долго он меня уже не брал…“

Распутин привел меня в узкую маленькую комнату, сверху донизу грязную. На дорогом письменном столе стояли хрустальная чернильница и испачканная чернилами бутылочка, из которой торчала ручка. На поверхности стола растекалось огромное пятно. Здесь громоздилась стопка бумаг с невероятными иероглифами Распутина, с помощью которых можно было открыть запертые для других двери. Один диван и два стула — вот все, что здесь было. Диван выглядел еще новым, а кожа на нем не изношенной, но в середине он был уже вытерт и продавлен. От всех этих впечатлений и от самого Распутина мне стало нехорошо.

Он закрыл дверь и подошел ко мне как хищник, протягивая ко мне руки. Его глаза горели уже не так вдохновенно, а были скорее жадными. Он приблизился ко мне с улыбкой, наполовину безумной, наполовину услужливой — животное, охваченное необузданной страстью, привыкший к тому, что может удовлетворить ее без препятствий.

„Моя дорогая, моя радость“, — шептал он, почти в полубессознательном состоянии. Я нисколько не волновалась, вскоре меня даже покинуло бывшее поначалу отвращение. Стоя спиной к столу, я опиралась о него обеими руками и была совершенно холодна. Я смотрела на него серьезно. Даже, когда он вплотную приблизился ко мне и обнял меня, я не сопротивлялась — любое сопротивление привело бы к борьбе. Он бы рассердился, это мне стало ясно, а его превосходство убило бы меня. Однако он чувствовал презрение с моей стороны, как его чувствует в такой момент даже самый примитивный мужчина. Как ужасно было для него осознавать, что он был ничтожеством для женщины, которую так желал!

Не спуская серьезного взгляда с Распутина, я собрала всю свою силу воли. Он приблизил свое лицо к моему, и я услышала его тяжелое дыхание…Здесь мое непоколебимое спокойствие закончилось. Он был слишком отталкивающим и слишком противным. Невольно я закрыла лицо носовым платком и резко отвернулась.

„Вот ты какая, оказывается, подлая, — прошипел „старец“ сквозь темные гнилые зубы. — Ты боишься меня? Я тебе не нравлюсь? Другие приползают на коленях. Я тебе покажу, уж я тебя согну!“

Он шипел, фыркал и слюна разбрызгивалась из его рта. Он проклинал меня. На короткое время я закрыла глаза. Когда я их открыла, Распутин сидел на диване. Оттуда он еще раз подполз ко мне на четвереньках, схватился за подол моей нижней юбки, рванул ее зубами, как рассвирепевшая собака, не обращая внимания на то, что я вскрикнула, встал и вывел меня. Я уходила, но через полуоткрытую дверь увидела, как в столовой он схватил какую-то женщину — она была полновата, насколько я могла разглядеть, и потащил ее в ту же комнату, откуда я только что вышла…»

Каждый, кто хотя бы раз видел Распутина танцующим, не забудет его темперамент. Едва услышав цыганские мотивы, будоражащие его кровь, он моментально поддавался им. В это время на всех вечеринках было принято создавать определенное настроение с помощью цыганской музыки. Также и в ресторанах и ночных заведениях цыганские ансамбли своим задором создают атмосферу, которая располагает гостей к веселью (сопровождаясь потреблением вина и шампанского). Не случайно герой пьесы Льва Толстого «Живой труп» — аристократ, разбитый несчастной семейной жизнью, каждый вечер «ходил к цыганам, чтобы забыться…»

Вечер у княгини Шаповальниковой. Она собрала небольшую, но высококлассную компанию. Ей руководит Распутин. Он — в центре внимания.

В комнату входит небольшой цыганский хор. Распутин приветствует каждую из певиц — красивую или нет — целует их и с любовью гладит по щекам. Они благодарят за хорошо оплаченное выступление, которое устраивается обычно для Распутина, окружают его и кокетничают с ним. незаметно вытирая щеки, влажные от поцелуев.

Выступление начинается с грустной песни. Распутин встает прямо перед артистами и правой рукой делает дирижирующие жесты.

Но вскоре музыка становится более ритмичной. Распутин с криком прыгает в середину комнаты. Он грациозно движется в ритме танца, время от времени отбивая такт каблуками своих мягких кожаных сапог. Затаив дыхание, гости наблюдают за картиной, какую с чарующим самозабвением представил им неторопливый по своей натуре мужик. Им кажется, что перед ними не просто танцующий, а человек, давший волю своим страстям в ритуальном экстазе. «Нет сомнения, это „хлыст“», — перешептываются они между собой. Чем более безудержным становится танец Распутина, тем более зажигательны подаваемые им команды для музыкантов. Вскоре у них пропадают голоса, и их благозвучие сменяется хриплым шипением. «Дальше, дальше!» — командует неутомимый танцор обессилевшим певцам, которых давно заглушают металлические удары балалайки и других инструментов.

А потом Распутин снова становится поучающим старцем, который с самоуверенностью неоспоримого авторитета делится своими «глубокими познаниями», стараясь, прежде всего, произвести впечатление на тех, кто его еще не знает. У Распутина это свойство и склонность к распущенности плавно переходят друг в друга.

Вот что рассказывает об этом Е. Ф. Джанумова. Она специально приехала из Москвы не для того, чтобы слушать нравоучения, а с целью добиться помощи для родственников, которых из-за их немецкого происхождения должны были сослать в Сибирь, поскольку шла война с Германией. Одна петербургская подруга пригласила Джанумову на обед, куда был приглашен и Распутин, чтобы она смогла с ним познакомиться.