Элизабет Хереш - Распутин. Тайна его власти

«Когда я пришла, все уже сидели за празднично накрытым столом. Я сразу узнала Распутина, хотя никогда раньше не видела его. На нем была белая рубаха навыпуск. Темная борода, вытянутое лицо с глубоко посаженными глазами, которые просверливали собеседника так, будто желая изучить его до самой глубины. Сначала он серьезно рассматривал меня, затем вдруг потянулся к бокалу красного вина и сказал мне: „Пей!“

Я уже заметила, что он со всеми на „ты“, но все-таки находила это странным. А дальше произошло нечто еще более неожиданное: „Возьми карандаш и пиши“, — ни с того, ни с сего приказал он мне. Очевидно, он привык командовать другими. Множество рук протянулись ко мне — одни с бумагой, другие с карандашами. Не понимая, что сие означает, я механически все взяла в руки и последовала его приказу „Пиши!“: „Радуйся в простоте — солнце не светит измученным страданием и злом. Прости, Господи, я грешна, я земная, и моя любовь земная. Господи, сотвори чудо, дай нам мир. Мы твои. Велика твоя любовь к нам, не сердись на нас. Пошли моей душе мир и радость счастливой любви. Спаси меня и помоги мне. Господи“.

Все с благоговением слушали, пока он диктовал. Потом одна старая дама прошептала мне: „Вы счастливая, он сразу в Вас влюбился…“

После трапезы все перешли в салон, расположенный рядом. Вдруг Распутин крикнул: „Играть! По улице Мостовой!“ Одна из дам села за рояль и начала играть. Он встал, сначала отстучал такт ногой и сразу оказался захваченным музыкой. Как окрыленный, он скользил по комнате, приближался к какой-нибудь даме, на лету вытягивал ее из группы, чтобы закружиться с ней в танце. Но никто не удивлялся, словно для этого времени дня это самое естественное в мире явление.

„Довольно! — закончил он вдруг и обратился ко мне. — А ты — ты пришла по делу, моя дорогая? Тогда нам нужно, наверное, об этом поговорить, иди сюда!“ Он повел меня за руку в другую комнату. Я все объяснила. „Трудное дело, — произнес он задумчиво. — Сейчас с немцами нельзя шутить. Но я поговорю с ней (царицей) (он произнес эти слова с особым ударением). Ты должна снова приехать ко мне в Питер [56] Так называли Петербург его жители. …“

Еще долго по пути домой я не могла отделаться от мелодии „По улице Мостовой“, и снова и снова слышала слова Распутина: „Подумай о том, если ты ко мне не придешь, то ничего и не будет…“».

Очевидно, у Джанумовой не было большой потребности идти к Распутину. Поможет ли это ей вообще? На это, во всяком случае, она не может положиться. Но ее решение было предопределено. Уже на следующее утро у нее в номере зазвонил телефон. Это Распутин. «Франтик, — мурлычет он нежно по телефону, своеобразно переиначивая ее отчество Францевна, чтобы преодолеть некоторые провалы в памяти по части слишком большого количества имен, — Франтик, ты ведь придешь? Я жду тебя сегодня в шесть часов».

Однако Джанумова не хочет идти к нему одна и берет с собой знакомую, которая привела ее к нему. К ним присоединяется сосед — он понял, что женщины идут к Распутину, и хочет сопровождать их в качестве «дяди». Во время этой и последующих встреч Распутин изображает из себя страдающего влюбленного, безнадежно введя в заблуждение общество вокруг «Отца», обожествленного до уровня Святого.

Распутин рассержен. Он разочарован, что «Франтик» пришла не одна. Но когда узнает, что возле дома ее «родственник» тоже ждет разрешения войти, теряет самообладание. «Вон! Ах, вот ты какая! Приходишь ко мне со своим другом! Ты еще позволяешь ей шляться сюда с ястребами [57] Так обычно Распутин называл мужчин. ?!» — обращается он с упреком к их общей знакомой. И грубо выпроваживает посетительниц.

Обе застыли в ужасе от его поведения. Джанумова вспоминает: «Я думаю, он даже не осознавал, как обидел нас своим поведением. В нем было что-то архаическое, чуждое нашему пониманию, что невозможно было даже рассердиться. Хитрым, коварным и одновременно необузданным был этот человек, которому, казалось, чуждо управление собственными страстями…»

Распутин снова звонит. Он опять приглашает Джанумову, после того, как ее знакомая рассказала ему об истинном состоянии вещей — о том, что мужчина, ставший камнем преткновения, пришел с ними из любопытства. На сей раз, Распутин разрешил ему войти, «чтобы увидеть того, из-за кого мы не могли договориться…» Кроме него зашли и другие люди, молодые мужчины. К этому Распутин совсем не был готов. Если его интересует женщина — как это было, очевидно, в случае с Джанумовой, он инстинктивно противится присутствию других мужчин.

«Распутин сидел за столом с кислой миной. Он молчал и недружелюбно смотрел на гостей. Потом подозвал Марию и упрекнул ее за то, что она привела с собой других мужчин. „Они все только пялят глаза на Франтика, — пожаловался он. — Я хочу, чтобы она была только со мной и больше ни с кем“…»

То, что Распутину и в этот раз не удалось насладиться присутствием «Франтика» так, как ему хотелось, доставляет ему неприятности. И на этот раз он решает продемонстрировать Джанумовой, каким уважением пользуется у других женщин, для чего приглашает ее на одну из пирушек.

«В столовой собралось уже много народу, когда я вошла — исключительно женщины. Я была удивлена тем, что увидела. Дорогой шелк рядом с благородным сукном, соболем и шиншиллой; блеск чистейших бриллиантов, а рядом с этим скромное платье старой женщины и ослепительно белый платок сестры милосердия. Распутин взял меня за руку и объявил всем: „Это моя любимая московская Франтик“. Все поклонились мне с признательностью. За ним повсюду кто-нибудь следовал, помогая при каждом его движении. Когда я протянула руку к сахарнице, „Акилина“, как называли покорно служащую Распутину монашку Акулину Лаптинскую, взяла мой стакан и протянула его Распутину: „Благослови, отец“. Он залез пальцами в сахарницу и бросил вынутый оттуда кусок сахара в мой стакан с чаем. „Акилина“ прокомментировала: „Так Богу угодно, когда Отец сам своими пальцами опускает кусок в стакан…“

Еще мое внимание привлекла маленькая девочка, в выразительных глазах которой можно было прочитать обожание Распутина и полную преданность ему. „Это Муня (Мария Головина), родственница Аннушки (придворной дамы Анны Вырубовой) — племянницы придворной дамы двух цариц — его любимица…“ — шепнул мне кто-то. Рядом сидела ее мама.

„Иди сюда, Дуняша, садись к нам“, — позвал тем временем Распутин экономку, о которой говорили, будто она родственница и могла бы многое рассказать [58] Речь идет о той девушке, что нанялась к Распутину в Покровском, а затем последовала за ним. Она стала его любовницей и заменяла обеим дочерям мать в Петербурге. . Пожилая дама в бархатном платье с соболиной накидкой уступила ей свое место, поднялась и пошла на кухню помыть посуду. Я больше ничему не удивлялась. Тем временем позвонили в дверь.