Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Восток и средневековье. Том 3

О железной энергии, богатстве и блеске тогдашнего латинского рыцарства свидетельствуют многочисленные развалины феодальных, замков, которых особенно много сохранилось в Пелопоннесе. Пэрские фамилии Алеманов в Петрэ, Розьеров в Акове, Брюнеров в Каритене, Турнэ в Аркадском Каловрите, Шарпиньи в Востице, Валенкуров в Велигости и Нельи в Пассаве наполняли свои замки шумной жизнью. Ахейский княжеский двор, при котором служило до тысячи (!) рыцарей, даже на Западе слыл за школу самых утонченных нравов. Афинско–фиванский двор Гвидо был менее пышен, но все же современники и о нем отзывались с большим уважением.

Дополнительный блеск франкским дворам придавали женщины. Во франкской Греции не действовал салический закон и потому очень часто трон оказывался в женских руках (скажем, в Ахайе женщины правили шесть раз, в общей сложности почти полвека), да и в другое время влияние женщин было очень велико. Как нам повествуют историки, «никогда, ни раньше ни потом (речь идет о первом столетии истории Афинского герцогства, когда в нем правили потомки ла–Роша. — Авт.) старинный семивратный город (Фивы. — Авт.) не видел такой блестящей толпы, которая заставляла звучать песнями и пиршествами покрытые фресками стены замка Сент Омера (соратника ла–Роша, получившего в лен половину Фив. — Авт.); никогда, ни раньше ни потом, фиолетовая корона Афин не увенчала такой романтической сцены, как в то время, когда кавалькады увешанных оружием рыцарей и прекрасных бургундских дам отправлялись слушать мессу в монастырь святой Девы» (см.[4], стр.788).

Когда крестоносцы отправлялись в путь, они оставили на родине свои лены. По специальному указу папы эти лены сохранялись за ними и их наследниками на все время их отсутствия. Обосновавшись в Греции, крестоносцы не потеряли связи с родными местами и продолжали получать все прежние доходы, которые управители посылали из Франции в Грецию. Даже после 20 лет своего правления в Афинах Отгон де–ля–Рош сохранил за собой свой бургундский лен и смог к старости вернуться к себе на родину. Конечно, постепенно связи между Францией и Грецией ослабевали, и со временем доходы из Франции перестали приходить. Но это произошло уже при внуках и правнуках первоначальных завоевателей. Первые же лет сто доходы с прежней родины поступали достаточно регулярно.

Складываясь с поборами с местного населения и прочими доходами, эти поступления делали франкских властителей Греции одними из богатейших государей того времени. Именно это богатство позволяло им всячески состязаться друг с другом в пышности дворов, блеске рыцарских турниров и в поощрении наук и искусств.

Сохранилось немало сведений о трубадурах и менестрелях в Греции этого периода. «Литература трубадуров, рыцарские поэмы Роберта Баса, Кретьена де Труа, троянская эпопея Бенуа де С.Мора, сказочные сюжеты Александриды, Тезеиды и Фибаиды были и в Греции развлечением французских рыцарей. Нет, однако, никаких указаний на то, чтобы эта французская поэзия нашла в земле эллинов новое поприще развития» ([18], стр.203). Последний факт очень странен, поскольку что–что, а поэзия при богатых, пышных и куртуазных дворах должна была развиться обязательно.

Еще более удивительно, что «нам ничего неизвестно ни о греческих, ни о латинских школах ученых в Фивах и Афинах» ([18], стр.202), хотя, например, «Капитул доминиканцев часто посылал воспитанников в Грецию учиться языку эллинов» ([18], стр.202), да и тщеславию дворов должно было льстить наличие «собственных ученых».

Чтобы объяснить это, Грегоровиус вынужден оценивать франкские дворы как «ничтожные», изолированные в чужом народе и оторванные от живых сношений с другими странами (см.[18], стр. 205). Поскольку это полностью противоречит всей предыдущей информации и здесь у Грегоровиуса явно не сходятся концы с концами.

Грегоровиус опровергает свой собственный тезис об «изолированности в чужом народе» франкских дворов, сообщая через несколько строк, что франкская поэзия оказала глубокое влияние на греческую литературу того периода, в которой главную роль стали играть переработки французских тем. В созданном в это время «Романе об Ахилле» герой сражается с французскими рыцарями, а троянская война оказывается происходившей во времена короля Артура!

Феодальные правители с достаточными доходами тратили их обычно на войны или на престижное строительство. Афинские герцоги, отличаясь исключительным миролюбием и отвращением к авантюрам (см.[18], стр.200), должны были тратить свои немалые средства на строительство. Однако оказывается (см.[18], стр.206—209), что до нас дошло исключительно мало зданий той поры. Считается, что единственным роскошным замком был кадмейский в Фивах, но он ныне полностью разрушен. Из церквей самой замечательной является Католикон в Афинах, небольшой храм из белого мрамора с куполом. Историки искусства спорят: является ли он самостоятельным творением франков или их реставрацией старовизантийской базилики. Даже храм Дафне невдалеке от Афин, служивший фамильной усыпальницей ла–Рошей по уверению Грегоровиуса построен не ими, а восходит чуть ли не к античным временам.

Таким образом, у нас налицо очень тяжелое противоречие. После более чем двухсотлетнего управления Грецией, имея в своем распоряжении огромные собственные и еще большие церковные средства, католический привилегированный слой и его духовенство не могли не оставить множества прочных общественных зданий, храмов, цирков, театров. Но ничего этого нет.

Объяснение, которое предлагает Морозов, состоит в том, что все их гражданское и церковное строительство апокрифировано в древность,а на самом деле все т. н. «античные здания» построены в эпоху франкского владычества на доходы, полученные грабежом местного населения и присланные со старых ленов. В античность же апокрифированы тогдашние ученые и писатели.

Это объяснение, снимая все противоречия, подкрепляется и документами. Рассмотрим, например, реальную историю Акрополя и, в частности, Парфенона (см.[4], стр.805—808).

Считается, что этот языческий храм был очень рано перестроен в христианскую церковь Богородицы, хотя, как отмечает Грегоровиус (см.[18], стр.45), о времени переделки Парфенона в церковь не существует достоверных документов, а принимаемая некоторыми учеными дата — 630 г., основана на очевидной эпиграфической подделке. Поэтому все упоминания в немногочисленных афинских документах дофранкской эпохи о церкви Богородицы расцениваются как информация о Парфеноне, что, конечно, никакой критики не выдерживает, поскольку церковь Богородицы могла существовать не одна.