Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Восток и средневековье. Том 3

— Но как же, — спрашивает Морозов, — мог возникнуть культурный подъем в период экономического упадка и гибели? Ведь только в беллетристике бывает «пир во время чумы». Науки и искусства первые гибнут во время экономической разрухи.

Историки не прошли мимо этого вопроса, но их ответы, по справедливому замечанию Морозова, напоминают звучание пустого бочонка. Скажем, тот же А.А.Васильев писал следующее:

«В минуты политической и экономической гибели эллинизм собирал все свои силы, чтобы показать всю живучесть вечной культурной классической идеи и этим самым создать надежду на будущее эллинское возрождение XIX века. Накануне всеобщего падения вся Эллада собирала свою умственную энергию, чтобы засветиться последним блеском» (см.[7], стр.651).

Другие византинисты, например, известный Диль, писали более сдержанно без столь громких и пустых фраз. Но на самом деле никакой иной концепции ими предложено не было.

Исключением, пожалуй, является только искусствовед Ф.Шмидт, который в 1912 г. четко сформулировал общее положение, что при экономическом и гражданском упадке государства Палеологов возрождение в нем искусства было невозможно(см.[7], стр.597).

Но ведь это же возрождение на самом деле было! Считать его мифом последующих поколений невозможно — слишком близко время Палеологов от нас и слишком много разнообразных документальных свидетельств от них осталось, чтобы можно было заподозрить здесь апокриф. (Хотя, конечно, не исключено, что некоторые литературные и иные сочинения, относимые к этому времени, окажутся при более внимательном исследовании апокрифами более позднего времени).

Именно «обилием и разнообразием источников» объясняет Васильев тот факт, что «время Палеологов принадлежит к наименее ясным временам византийской истории» (см.[7], стр.597). Его логика очень проста. Всякий самостоятельный рассказ односторонен и потому в истории хорошо иметь только один рассказ, за которым можно следовать не натыкаясь на противоречия, как всегда и поступают в изложении ранней истории всех государств. При встрече же двух самостоятельных и потому не сходных и часто противоречащих друг другу изложений, они в древней истории, как мы выше видели на примерах, обычно относились к разным векам или народам.

Но время Палеологов настолько близко к нам, что расчленить их династию на ряд разноместных и разновременных династий было уже невозможно, и потому с противоречиями первоисточников приходится справляться иным способом.

Как на образец, имеющихся в первоисточниках противоречий, можно, например, указать, с одной стороны, на сообщение арабского географа абуль–Феда, который в начале XIV века писал, имея в виду Константинополь, что «внутри города находятся засеянные поля, сады на месте многих разрушенных домов», а также на записки испанского путешественника начала XV века Клавихо, в которых сказано, что «в городе Константинополе есть много больших зданий, домов, церквей, монастырей, из которых большая часть в развалинах». С другой стороны, известен трактат о придворных должностях, приписываемый автору XIV века Кодику, где подробно описываются пышные одеяния придворных сановников, их разнообразные головные уборы, обувь и чиновные отличия; даются подробные описания придворного церемониала, коронаций, инаугураций и т.д. и т.п., поражающие пресловутой «византийской роскошью» (см.[7], стр.625). Как это согласуется с общим экономическим упадком и разрушенными зданиями?

«Ответ дает, может быть, — говорит Крумбахер, — средневековая греческая пословица: мир погибал, а жена моя все наряжалась». Но шутка — все же не ответ.» ([7], стр.626).

Вместе с тем «обилие источников» маскирует крупные провалы в наших знаниях об эпохе Палеологов, вызванные часто злой волей заинтересованных лиц. Например, известно, что в тщетной надежде заручиться помощью Запада Палеологи дважды заключали церковную унию с папами: в Лионе (1274 г.) и во Флоренции (1439 г.), но неудачно. Рассказывают, что после заключения Флорентийской унии в храме Софии был созван представительный собор православного духовенства, на котором присутствовали антиохийский, александрийский и иерусалимский патриархи, и что этот собор, осудив унию, восстановил православие. Деяния этого собора были изданы в XVII веке итальянским ученым Алляцием, который признал их подложными. С тех пор имеются два мнения: сторонники Алляция считают все деяния собора подложными и сам собор никогда несуществовавшим, а его противники, в основном, православно–греческие богословы и ученые, для которых подобный собор имеет громадное значение, — продолжают считать созыв Софийского собора историческим фактом (см.[7], стр. 624).

К слову сказать, если оспариваются соборы даже XV века, то как можно серьезно относиться, скажем, к Никейскому собору 325 года? Не переходит ли подобная доверчивость в нечто большее?

Преодолев междоусобицу наследников Баязида и пользуясь уходом Тимура из Малой Азии, османы быстро восстановили свою империю. Уже в 1422 г. султан Мурад II снова предпринимает осаду Константинополя, но неудачно. Взять Константинополь удалось лишь его преемнику, Мухаммеду II, в 1453 г. Через пять лет турки оккупировали Аттику и Пелопоннес, что и ознаменовало окончательное крушение империи Палеологов.

Ученые и писатели, ревнители «классической старины» и патриоты «эллинской государственности» эмигрировали в Италию, перенеся на итальянскую почву «классическую» культуру. От них и дошла до нас информация о турецких зверствах и об уничтожении турками «греческой культуры». Однако эта информация вызывает серьезные сомнения в отношении ее объективности, которую невозможно ожидать от эмигрантов, выгнанных силой из родной страны. Посмотрим поэтому, что же говорят факты.

В первую очередь обращает на себя внимание, что с присущей всем мусульманским завоевателям терпимостью турки совершенно не тронули религиозных учреждений византийцев.Более того, личности патриархов, епископов и священников были объявлены неприкосновенными и были освобождены от подати–хараджа. Тем самым, следовательно, осталась неприкосновенной и культура,носителями которой в то время были, в основном, лица духовного звания и которая выступала в религиозном обличии. Урон потерпела только светская, патриотическая, антитурецкая, «эллинская» культура, да и то, по–видимому, не из–за турецких преследований, а из–за бегства ее представителей за границу.

Мы уже отмечали, что османы исключительно быстро осуществляли свои завоевания. Не успели они высадиться в Галлиполи, как через пятнадцать лет в их руках была вся северо–балканская часть Византии. Более того, в стране (за исключением Константинополя) они не встречали, по существу, никакого сопротивления. Отпор (хотя и неудачный) османы стали получать только тогда, когда вышли за пределы ромейского государства и начали угрожать Сербии, Венгрии и другим странам Юго–Восточной Европы.