Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Восток и средневековье. Том 3

Любопытно, что католицизм также запрещает переводить на «светские» языки Священное писание, но объяснения его менее определенны, чем в исламе, в чем лишний раз проявляется большая четкость и последовательность мусульманского вероучения.

Кстати сказать, арабский язык Корана, как мы уже отмечали, очень близок к еврейскому языку Библии, и гебраисты могут читать «по–арабски», а арабисты «по–еврейски».

Сейчас очень трудно решить, какой семитический национальный язык дал начало «арабскому» языку, так как повсеместное распространение языка Корана как языка религии, науки и литературы решительным образом воздействовало на все национальные языки стран ислама. Являясь общим языком религии, язык Корана оказал особо большое влияние (как язык общения богомольцев) на языки Мекки и Медины, чем и объясняется, почему сейчас язык Хиджаза близок к языку Корана.

Поэтому ссылка на эту близость для обоснования происхождения ислама из окрестностей Мекки совершенно несостоятельна.

Нам говорят, что ведомые знаменем пророка арабские войска менее чем за сто лет завоевали большую часть тогдашнего культурного мира и подчинили власти халифов обширную империю от Испании до границ Индии.

«Чем обусловливались эти военные победы? Долгое время как в арабской, так и в европейской историографии они объяснялись религиозным подъемом, воодушевлявшим арабов, их фанатическим рвением в борьбе за обещанные пророком райские блаженства. Но эта точка зрения подверглась в исторической литературе пересмотру и теперь мало кем разделяется» ([НО], стр. 185—188). Оказывается, что не только верхи арабского общества были весьма далеки от благочестия (например, «меч ислама» Валид был известен своим равнодушием к вопросам веры и полной невежественностью в этих вопросах, а халиф Валид П — своим издевательским отношением к религии: он посылал в мечеть вместо себя своих наложниц и любил стрелять из лука в Коран), но и «основные контингента арабских завоевателей не были подвержены интенсивным религиозно–мусульманским переживаниям. В своей массе участники исламских ополчений, особенно из бедуинов, имели отдаленное представление о Коране и его содержании, а также об основных догмах ислама… рядовые участники движения знали о его религиозном содержании только то, что надо следовать Мухаммеду, поскольку он был пророком Аллаха. Само по себе это вряд ли могло вызывать и поддерживать у кого бы то ни было религиозный фанатизм…

Показательно, что перенос Омейядами столицы халифата в Дамаск не вызвал отрицательной реакции среди массы мусульман, хотя именно Мекка и Медина должны были быть связаны в их сознании с пророком и с самыми священными для каждого мусульманина переживаниями. Больше того, в дальнейшем выяснилось, что арабские воины вообще не питают никакого уважения ни к Мекке и Медине, ни к их святыням…»([ 110], стр. 187) и в подтверждение этого мнения Крывелев приводит «свидетельства» о бомбардировках Мекки камнями из баллист, осаждавшими Мекку войсками халифов.

Из этих фактов Крывелев не делает, однако, никаких выводов, а что же касается побед арабских завоевателей, то он приводит следующие их причины:

а) В объединении завоевателей «играло роль сознание принадлежности к одному религиозному сообществу приверженцев пророка» ([110], стр.187);

б) «Помимо сознания религиозной обособленности и избранности завоевателей объединяло чувство их национального и расового единства» ([110],стр. 188);

в) «Причины военных побед мусульман заключались не только в их силе, но и в слабости противника, в ряде мест завоеватели принимались населением как освободители ([ПО], стр.189).

Читатель может сам судить, насколько эти «причины» весомы, и дают ли они хотя бы какое–нибудь объяснение победному шествию мусульманских завоеваний.

Другие авторы предлагают поэтому свои объяснения. Например, Каэтани пишет: «Бедная природа Аравии не могла удовлетворять жизненным потребностям арабов, которые под угрозой нищеты и голода должны были сделать отчаянную попытку спастись из горячей темницы своей пустыни» (см. [7], стр.282). Как справедливо иронизирует Морозов, по той же причине Россию давно должны были завоевать эскимосы!

А ведь завоевания арабов настолько фантастичны, что без очень серьезных причин в них попросту нельзя поверить. Даже если мы примем старую точку зрения и попытаемся объяснить успех завоеваний религиозным фанатизмом войск халифов, то все равно ряд очень серьезных вопросов останется без ответа. Главнейший из этих вопросов состоит в том, что каким образом войска бескультурных и неграмотных бедуинов, не имеющих никакого представления о социальных установлениях, выходящих за рамки примитивной военно–пастушеской демократии шейхов, смогли не просто захватить и ограбить окружающие их бесплодную родину богатые и культурные страны (такое представить еще можно), но укрепились в этих странах и создали в них работоспособную администрацию, формы которой были для них совершенно новы и на практике не испробованы. Почему население этих стран приняло чуждых для него как по крови, так и по духу правителей и не пыталось сбросить чужеземное как экономическое, так и религиозно–идеологическое ярмо?

Ответ на эти вопросы может быть только один: никакого военного завоевания не было,и все рассказы о нем являются плодом деятельности более поздних апокрифистов. На самом же деле, в конце седьмого — начале восьмого веков происходило стремительное, но в основном мирное распространение учения только что появившейся религии агарян, как пожар охватившей Северную Африку и Иран, а затем перекинувшейся в Испанию, Афганистан и Среднюю Азию.

Переход в новую веру сопровождался, естественно, отрицанием власти византийского императора и признанием главенства (возможно только формального) его мусульманского аналога, халифа (так что с византийской точки зрения, распространение новой религии действительно было «завоеванием»). Очень может быть, что именно перспектива освободиться от давящего гнета Византии и способствовала стремительному распространению агарянства. Это делает понятным, почему в Византии (и в Риме) проповедь новой веры успеха не имела. Не имела она успеха и во Франции, независимой политически от Рима и Византии.

Подтверждением этой точки зрения является тот факт (см.[5], стр.324), что слово «араб» происходит от библейского корня ОРБ, одним из значений которого является «приобщенный» (к какой–либо религии). Таким образом, это не этноним, а религиозно–идеологический термин. Так назывались отнюдь не пришлые, а местные жители, воспринявшие новое вероучение, прогнавшие византийскую администрацию и признавшие власть халифа.