Е. Прудникова - Революция 1917-го в России — как серия заговоров

Небольшое отступление. М. Вебер, изучая роль протестантской Реформации для становления капитализма модерна, внимательно следил за началом русской революции. Он ввел в социологию важное понятие инновации как возникновения зародышей новых общественных форм и институтов — это общество в состоянии становления . Инновация — это большая или маленькая революция. Объективное условие для нее — состояние неустойчивого равновесия: «все старое начинает раскачиваться, а все новое, еще неопределенное, заявляет о себе и становится возможным». Но не менее важно условие субъективное — состояние духовной сферы группы первопроходцев.

Вебер выдвинул сильный тезис: изобретение инновации, порождающей новую структуру, требует взаимодействия (синергизма) рационального усилия и внерационального импульса. Другими словами, он считал, что нельзя описать общество только социальными и экономическими измерениями — социальное и психическое неразрывно связаны. Крупные инновации, сделанные в крайнем духовном напряжении, Вебер назвал харизматическими . Он считал, что такие инновации имеют не историческую природу — они «не осуществляются обычными общественными и историческими путями и отличаются от вспышек и изменений, которые имеют место в устоявшемся обществе». Инновация — когнитивный бунт, проект изменения картины мира. Под его знамена становятся люди, ищущие правду и справедливость. Как выразился Вебер, харизматическая группа организована «на коммунистических началах».

Более того, Вебер считает, что харизматические вспышки и изменения в обществе мотивируются не экономическими интересами, а ценностями: «Харизма — это “власть антиэкономического типа ”, отказывающаяся от всякого компромисса с повседневной необходимостью и её выгодами».

Это обобщённый вывод из истории больших инноваций в сознании и практике людей. Поэтому свои заметки о русской революции Вебер завершает взволнованным обращением к немцам: «Давление возрастающего богатства, связанного с привычкой мыслить “реально-политически”, препятствует немцам в том, чтобы симпатически воспринять бурно возбуждённую и нервозную сущность русского радикализма. Однако, со своей стороны, мы не должны все-таки забывать, что самое непреходящее мы дали миру в эпоху, когда сами-то были малокровным, отчуждённым от мира народом, и что “сытые” народы не зацветают никаким будущим».

Общинный коммунизм в России питался «народным православием», не вполне согласным с официальной церковью и породившим многие ереси. Он имел идеалом град Китеж (ересь «Царства Божьего на земле»). Социалисты в России исповедовали идущий от Просвещения идеал прогресса и гуманизма. Революция 1905 г. — дело общинного коммунизма, почти без влияния блока социалистов. Зеркало её — Лев Толстой, выразитель крестьянского мироощущения. После революции 1905 г. произошёл уже необратимый раскол у марксистов (социал-демократов), и их «более русская» часть пошла на смычку с общинным коммунизмом. Отсюда и выросла концепция «союза рабочего класса и крестьянства», ересь для марксизма. Возник большевизм, первый эшелон русского коммунизма.

Соединение в русском коммунизме двух блоков, двух мировоззренческих матриц, было в российском обществе уникальным. Ни одно другое большое политическое направление такой структуры не имело. Этого не было ни у народников (и их наследников эсеров), ни у либералов (кадетов), ни у меньшевиков, консерваторов-модернистов (Столыпин) и консерваторов-реакционеров (черносотенцев), ни у анархистов (Махно). В то же время большевизм многое взял у всех этих движений, так что после Гражданской войны видные кадры каждого из них включились в советское строительство.

Структура инновации советской революции содержала синтез модерна (индустриализма) с общинной традицией аграрной цивилизации. Другой синтез почти на целый век закрыл раскол в интеллигенции, которая разошлась в выборе цивилизационных путей России. Ю. В. Ключников, редактор журнала «Смена вех», объяснял в эмиграции (1921), что большевики — «и не славянофилы, и не западники, а чрезвычайно глубокий и жизнью подсказанный синтез традиций нашего славянофильства и нашего западничества».

Зачем нужны эти раскопки? Ведь русский коммунизм, особенно на том его этапе, который называют большевизмом, — уже предмет истории. Можно ли в нынешнем обществе использовать опыт большевиков и те социальные формы, которые они создавали для решения актуальных в те годы проблем? Сейчас это видно так.

Большевизм сформировался и стал организующей силой в общественном процессе в момент разрыва непрерывности в развитии цивилизации Нового времени, в ходе глобального конфликта традиционных обществ с модерном мировой капиталистической системы. Этот модерн наступал на все незападные общества уже в форме империализма и в ходе этого столкновения сорвался в катастрофу самих оснований своей цивилизации — в формах I Мировой войны, фашизма и 2-й Мировой войны. Большевизм, зарождавшийся, как проект освобождения эксплуатируемых и угнетённых масс России, сразу оказался втянут в эту глобальную катастрофу. Оказалось, социальные противоречия России нельзя было разрешить или смягчить, если не вырваться из исторической ловушки периферийного капитализма, в которую капитализм втянул Россию.

Реализация проекта русского коммунизма требовала осознания природы той катастрофы, в которую втягивал мир общий кризис капитализма. Картина мира Просвещения и главные его социальные учения (либерализм и марксизм) устарели. Они были механистичны, представляли общество как равновесную машину движения масс. Начало XX в. — кризис этой классической картины мира, который сразу выплеснулся в обществоведение. Новые познавательные возможности неклассической картины мира для общества освоил именно русский коммунизм.

Подходы большевиков к общественным проблемам сильно отличались от подходов их союзников и врагов. Это во многом и предопределило эффективность решений и действий большевиков. Сегодня оглянемся вокруг: видим ли мы после уничтожения русского коммунизма хотя бы зародыш такого типа мышления, духовного устремления и стиля организации, который смог бы, созревая, выполнить задачи тех же масштабов и сложности, что выполнил советский народ, ведомый русским коммунизмом? А ведь такие задачи на нас уже накатывают.

Два родственных явления в русской истории — революционное движение и наука, оказали друг на друга сильное методологическое воздействие. Оба они представляли в России способ служения, и многие революционеры в ссылке или даже в одиночной камере естественным образом переходили к занятиям наукой. Но в начале XX века из общего потока стали выделяться большевики — у них стала складываться новая картина мира.