Константин Кеворкян - Опасная книга. Феномен нацистской пропаганды

рижер» (79).

Но не стоит забывать, что немецкая пропаганда была особо дей­ственной и вызывала доверие, пока вермахт одерживал победы. Информированный Геббельс всегда оказывался впереди немецких войск. Он прогнозировал, скажем, взятие определенного города, и через два-три дня немецкие войска его действительно брали. Это повышало доверие к гитлеровской пропаганде. Но к началу 1943 года отлаженная система стала давать сбои. «Все очевидней начинают проявляться в немецком народе результаты вражеской агитации. Англо-американские листовки уже не откладывают равнодушно в сторону, а внимательно прочитывают; весьма благодарную аудиторию находят и английские радиопередачи», — эти слова министр пропаганды написал в 1945 году (80), но на самом деле разложение немецкого народа пропагандой союзников началось значительно раньше.

«Другая передача» — так повсюду в Германии для краткости называли все передачи запрещенных радиостанций: Лондона, Москвы, «Солдатского радио», «Свободного радио» и прочих. На западе и юго-западе Германии предпочитали швейцарское радио, а те, у кого родственники пропали или погибли на Востоке, слушали московские программы — «Военнопленный» или «Письмо из дома». После Сталинграда русские радиостанции стали особенно популярны: советские власти категорически отказывались давать союзникам или нейтралам какие-либо сведения о военнопленных, а в этих передачах часто приводили имена с немецкими адресами, указывали их гражданские профессии и даже зачитывали по­слания военнопленных родственникам в Германии. «Все слушают Московское радио, предпочитая его даже Би-би-си. На то есть серьезные причины. В столице СССР ведутся специальные радиопередачи на немецком языке, по ходу которых непрерывно зачитываются нескончаемые списки находящихся в советском плену немецких солдат и письма некоторых из них. Как англо-американские пропагандисты, так и сами нацисты недооценивают значимость подобных передач. Слушателей, которых застают на месте «преступления», расстреливают» (81).

У одного пленного солдата вермахта русские нашли письмо от матери, в котором она сообщала сыну, что отец болен, ему необходимо усиленное питание, а продуктов нет. Московское радио обратилось к женщине, назвало ее имя и адрес. Ей посоветовали заглянуть в один из берлинских ресторанов, который пользовался услугами черного рынка и где каждый день предавались обжорству нацистские бонзы. Там, сказал диктор, она может найти все необходимое, чтобы поставить больного мужа на ноги; правда и цены там кусаются, вряд ли даже недельного заработка ее мужа хватит, чтобы купить что-нибудь. Аналогичные обращения транслировались в эфире ежедневно и не один раз.

Звучали, конечно, и более мрачные программы, рассчитанные на жесткое психологическое давление. Во время Сталинградского котла советские пропагандисты использовали неожиданный ход, когда по московскому радио мрачный голос с монотонностью тикающего механизма беспрерывно повторял: «Каждые семь секунд в России погибает один немецкий солдат. Сталинград стал братской могилой». Дока Гитлер, узнав, что Паулюс сдался в плен, проницательно заметил: «Он будет делать признания и составит воззвания. Он в ближайшее время выступит по радио, вот увидите. Зейдлиц и Шмидт будут говорить по радио. Они запрут их в крысином подвале на Лубянке, и через два дня они будут настолько измучены, что немедленно заговорят» (82). Фюрер, как профессиональный пропагандист, предсказал все верно, только ошибся во времени. Паулюс и Зейдлиц, ставшие руководителями так называемого комитета «Свободная Германия», действительно обратились по Московскому радио к армии с призывом устранить Гитлера, но лишь в июле следующего года.

Эксплуатируя популярную среди немецких радиослушателей тематику, в Советском Союзе организовали отдельную радиостанцию Комитета немецких военнопленных «Свободная Германия». В программу передач входили приветы военнопленных своим родным и знакомым (от 60 до 80 приветов ежедневно), обзоры военных событий за неделю, концерты хоров и солистов из лагерей военнопленных, выступления католических и евангелических священников, которые объясняли, например, почему возможно нарушение клятвы, данной Гитлеру.

Содержание программ радиостанции «Свободная Германия» записывалось в Берлине и тщательно анализировалось. В сделанных выводах содержались рассуждения о замыслах радиостанции и предлагались меры по их предупреждению. «Сейчас мы намерены развернуть — особенно среди солдат Восточного фронта — усиленную пропагандистскую кампанию против комитета Зейдлица. Этот комитет опять дает о себе знать. Он всегда выступает в тех случаях, когда сопротивление немецких войск на фронте усиливается» (83).

В свою очередь, с характерным для немцев педантизмом пропагандистская машина Германии действовала по старому шаблону и упорно призывала к ликвидации режима Сталина. Однако, выступая с однообразными призывами к свержению Сталина, ведомство Геббельса работало вхолостую — все виды оппозиции в Советском Союзе давно уже вырваны с корнем, а службы государственной безопасности были многочисленны, хорошо укомплектованы и многоопытны. В этих условиях призывы к свержению победоносного вождя советского народа оказались гласом вопиющего в пустыне и отражали кризис, в котором оказались пропагандистские службы Третьего рейха. И все же один козырь у Геббельса оставался.

«Ничто не могло спасти нас, кроме чуда, великого германского чуда, в которое продолжали истово верить и о котором молились многие миллионы немцев. Этот массовый психоз искусственно подогревался путем распространения таинственных намеков и слухов: «Фюрер еще задаст перцу русским, черт возьми!.. Он мог бы уничтожить весь мир, если бы захотел. Он просто выжидает подходящий момент. Наше время придет, вот увидите». Подобные рассуждения я слышал постоянно как от солдат, так и от офицеров. Причем свое мнение они высказывали вполне искренне», — писал в своим мемуарах «Пляска смерти» бывший рядовой вермахта Эрих Керн (84). В то же время один из высших руководителей Германии Альберт Шпеер обратился к Гитлеру с письмом, содержавшем следующие строки: «В войсках широко распространена вера в предстоящее в самое ближайшее время использование нового, решающего исход войны оружия. Солдаты и офицеры рассчитывают, что это произойдет прямо на днях... Я не уверен, что было бы разумно и дальше продолжать эту пропагандистскую кампанию». Геббельс немедленно запретил публиковать любые сообщения о разработках новых видов вооружения. Как ни странно, но слухов стало еще больше. Геббельс создал специальный отдел по их распространению. Эти слухи содержали во многом правдивую информацию...» (85)