Константин Кеворкян - Опасная книга. Феномен нацистской пропаганды

Следующим вкладом Шмитта в партийное дело (он был членом НСДАП) стала брошюра «Государство, движение, народ: три аспекта политического единства», где он дал теоретическое обоснование диктатуры Гитлера. В сжатых и точных выражениях Шмитт заклеймил политический либерализм и «культуру асфальта» как слабость, которую может упразднить лишь «неумолимая воля» решительного фюрера. По мнению мыслителя, основными характеристиками нацистского общества будут «однородность» и «аутентичность». «Ничто чуждое не должно вмешивать в этот великий и в то же время глубоко внутренний, я бы даже сказал, интимный процесс роста. Наша главная задача — научиться отличать друга от врага: очистить общественную жизнь от неарийских элементов» (6). Вся концепция Шмитта основана на фундаментальной идее «Прав народа», которые он противопоставлял либеральной теории «Прав человека».

В 1942 году Шмитт опубликовал свой важнейший труд — «Земля и море». Смысл противопоставления Суши и Моря сводится к тому, что речь идет о двух совершенно различных и враждебных цивилизациях. Связь с землей, пространство которой легко поддается структурализации (фиксированность границ, постоянство коммуникационных путей, неизменность географических и рельефных особенностей), порождает консерватизм в социальной, культурной и технической сферах. Водное пространство, соответственно, подвержено постоянному изменению. В нем не фиксированы пути, не очевидны различия ориентаций. Понятие моря влечет за собой глобальную трансформацию сознания — социальные, юридические и этические нормативы становятся «текучими». Таким образом, давалось глубоко философское обоснование неумолимых противоречий между традиционным немецким обществом и либеральной западной цивилизацией.

В один ряд с политической теорией Шмитта и философией Хайдеггера следует поставить и антисемитскую теологию Герхарда Кителя. В терминологии Кителя граждане еврейского происхождения должны вести себя, как «гости». Если «гости» не будут себя вести в Германии надлежащим образом, «мы безжалостно укажем им на дверь». Китель прямо провозгласил, имея в виду новообращенных и их детей: «Церковь должна заявить, что крещение не затрагивает еврейской сущности: крещеный еврей не становится немцем. Правильнее будет назвать его иудео-христианином» (7).

Все три названных мыслителя, выступив апологетами утопии объединенного этноса, заложили прочный фундамент нацистской совести (8). Опираясь на доктрину национального и расового возрождения, немецкие профессора и преподаватели должны были читать лекции по «германской физике», «германской химии», «германской математике» и т. д. Да и что им оставалось делать, если даже такие звезды первой величины, как лауреат Нобелевской премии Иоханнес Штарк, нахваливали кадровую политику нацистов, «освободившую» Германию от «расово чуждых ученых», и доказывали, что «арийской биологии» принадлежит приоритет во всех крупных научных открытиях. «Все великие открытия и научные достижения в области естественных наук следует отнести на счет особых способностей германских исследователей к терпеливому, прилежному и конструктивному наблюдению природы. Германский исследователь в так называемой теории всегда видит лишь вспомогательное средство. Еврейский дух выдвинул на передний план догматически провозглашенную, оторванную от действительности теорию относительности» (9).

Его единомышленником стал еще один лауреат Нобелевской премии Филипп Ленард, который опубликовал в 1936 году статью «Германская физика». Он утверждал, что «арийская физика, или физика нордического человека», определила развитие этой науки во всем мире. «Если народы других стран создали научные ценности подобного типа как немецкий народ, то только потому, что у них на том или ином отрезке времени преобладал нордический элемент». Он именовал экспериментальную физику «нордической наукой», а теоретическую физику считал «всемирным еврейским блефом». Теорию относительности Эйнштейна Ленард называл «отвратительным порождением азиатского духа» (10). Директор института физики в Дрездене Рудольф Томашек утверждал: «Современная физика — есть орудие мирового еврейства, призванное уничтожить нордическую науку... По существу, вся европейская наука есть плод арийской или, точнее, германской мысли». А некий профессор Вильгельм Мюллер из технического вуза в Аахене, рассуждая о всемирном признании теории Эйнштейна, заявил, что это «явилось взрывом радости в предвкушении еврейского правления миром, которое необратимо подавит и навечно низведет дух немецкого мужества до уровня бессильного рабства» (11). На лекциях по физике в германских университетах того времени необходимо было не только воздерживаться от упоминания Эйнштейна, но пострадала даже и единица измерения Герц — эта еврейская фамилия также оказалась под запретом.

Немецкие ученые были полностью уверены в своей правоте и патриотизме. Когда лауреат Нобелевской премии профессор Франк оставил университетскую кафедру в знак протеста против антисемитизма, 33 профессора и преподавателя Гёттингенского университета расценили его поступок как акт саботажа. Массовый прилив «пивного» патриотизма вызывал ужас у немногих критически мыслящих людей. В частности, избегавший сотрудничества с нацистами Шпенглер провел остаток своих дней в самоизоляции. В 1936 году он скончался со словами: «Мне страшно за Германию. Она в смертельной опасности, и ей грозит гибель» (12).

Естественно, под предлогом научной дискуссии сводились, как это часто водится в научных кругах, и личные счеты. Уже упомянутый нами Штарк являлся президентом Германского научного общества и, пользуясь случаем, решил выяснить отношения с другим всемирно известным физиком — Гейзенбергом. В своей статье для журнала СС «Черный корпус» Штарк написал: «Гейзенберг принадлежит к наместникам еврейства в жизни немецкого духа, которые должны исчезнуть, как и сами евреи» (13).

Однако Гейзенберг тоже оказался не лыком шит. Доносчик не учел в своих расчетах, что отец Гиммлера и дедушка Гейзенберга преподавали в одной гимназии. Штарка обвинили в ненужной трате денег на финансирование проекта добычи золота из немецких болот, и в 1936 году ему пришлось подать в отставку с поста президента Германского научного общества.

Невиданный «расцвет» переживала гуманитарная сфера науки. Один известный лингвист говорил коллегам: «Сегодня национал-социализм стучит в дверь каждой научной дисциплины и спрашивает, что вы можете предложить мне?» (14) Научные общества активно поощряли исследовательские проекты, способствовавшие развитию расового мышления. Виктор Клемперер приводит лишь некоторые тезисы нашумевших научных работ той эпохи: «В рыцарстве во второй раз после германского героического эпоса княжеских залов рождается высокая творческая расово-чистая культура»; «Гуманизм за пределами Италии стал противоположностью народного расово-чистого начала»; «Народная лирика и балладное творчество» Уланда способствуют «новому пробуждению расового сознания»; «В зрелом реализме расово-близкое германское восприятие в который раз берет верх над французским esprit и еврейско-либеральной литературой-однодневкой».