Константин Кеворкян - Опасная книга. Феномен нацистской пропаганды

В музыке врага, соответственно, отслеживали потенциальную угрозу. В начале боевых действий против Советского Союза Геббельс издал директиву, запрещающую исполнение классической и современной русской музыки. «В развитие приказа № 121 от 2.8.1941 запрещается петь русские песни: «Катюша», «Полюшко», «Три танкиста» и другие» (30).

Война потребовала от Министерства пропаганды определенной гибкости в музыкальной политике. Эстрадная музыка (без опер, классической и духовой музыки) составляла в 1938 году 45 % программного времени, а летом 1943-го — 70 % от всего времени трансляции (31). Таким способом нацисты старались смягчить неудовольствие слушателей от надоедливой военной пропаганды, а также отвлечь внимание от вражеских радиопередач. Что оказалось невозможно без трансляции переживавшего в ту пору свой расцвет джаза.

А ведь относительно недавно Геббельс о джазе не хотел и слышать: «Слушал омерзительное радио (негритянство, искусство недочеловеков)» (32). Воспитанник элитного учебного заведения Уве Лампрехт вспоминал: «Нам показывали пропагандистские фильмы о «еврейско-негритянском джазе» и джазисте Бенни Гудмане, который «своими преступными еврейскими руками» дурно обращался с кларнетом» (33). Однако пропагандистская необходимость брала свое. Власти слово «джаз» запретили, его стали именовать «подчеркнуто ритмическая музыка» — но, обходя таким формальным образом запреты, немцы слушали джаз все больше и больше. И проиграли войну они вовсе не из-за него.

Только в наши дни музыка действительно стала по-настоящему страшным и мощным оружием. Когда американцы выкуривали панамского диктатора Норьегу, который укрылся от них в резиденции папского нунция, они использовали для этой цели грохот невероятно громкой рок-музыки. И через несколько суток круглосуточного аккомпанемента в стиле хэви-металл злобный Норьега таки не выдержал мучений ­и сдался.

И все же для Третьего рейха основным средством пропаганды в искусстве и через искусство оставался кинематограф. Еще задолго до прихода к власти Геббельс четко осознавал пропагандистскую силу кинематографа: «Вчера смотрели «Потемкина». Надо сказать, замечательно сделано. Прекрасные массовки, пейзажные и технические съемки точного воздействия. Лозунги сформулированы так точно, что не найдешься возразить. В этом опасность фильма» (30.07.1928).

19 января 1934 года был опубликован указ о запрете кинопроизвод­ства под общественным или частным руководством кому бы то ни было, кроме членов Имперской палаты кинематографии и, разумеется, истинных арийцев. Вскоре вышел закон о кинематографе, согласно которому все кинофильмы подлежали классификации по своим политическим, художественным и просветительским качествам. Набравшие максимальное количество баллов, удостаивались и максимального благоприятствования со стороны государства. Также в рамках Палаты кино власти создали экспертный совет для оценки пригодности кинолент для демонстрации в детской аудитории или использования в качестве учебного пособия.

Поначалу новые правила игры, установленные нацистами, вкупе с общей неуверенностью производителей привели к тому, что выпуск кинопродукции в Германии снизился на четверть, однако позже потери наверстали. Всего же за всю историю Третьего рейха было выпущено 1363 полнометражных фильма, из которых около 150 носили явную пропагандистскую направленность. Повседневная пропаганда обеспечивалась в основном новостийными киножурналами.

Накануне войны в Германии было 5500 кинотеатров, а после аннексий их число выросло до 8600 (34). В каждом столичном районе находился по крайней мере один кинозал вместимостью более тысячи мест. За первые девять лет существования Палаты кинематографии число посещений кинотеатров выросло в четыре раза, достигнув миллиарда в 1942 году. Кроме того, огромное количество передвижных установок для показа фильмов числилось за армией.

Кинокритикам, помимо простого описания, разрешался лишь краткий позитивный комментарий художественных сторон фильма. «Критики делают ошибку, давая оценку эстетической стороне фильма без оценки политического контекста увиденного. При любых обстоятель­ствах нельзя говорить ничего такого, что оттолкнуло бы зрителей от дверей кинотеатров», — Геббельс потребовал от киноиндустрии большего, нежели самоокупаемость, она должна активно пополнять нацистскую казну (35).

Но попадались такие зрители и критики, которым не мог отказать даже всесильный министр пропаганды. Сначала Геббельс попытался организовать для узкого круга гитлеровских приближенных в Оберзальцберге предварительный просмотр новых фильмов перед их выпуском на широкий экран. Конечно, в таких случаях кинопродукцию рассматривали особенно критическим взглядом. То Ева Браун придиралась к какой-нибудь сцене, то Борману (или другому иерарху) не нравилось чья-нибудь роль, и т. д. Геббельс с ума сходил от злости и вскоре вообще перестал присылать новые фильмы. «Мне, мой друг, нисколько не интересно выслушивать, как мои фильмы критикует какая-то дурочка и вертихвостка (Ева Браун. — К. К. ) или возвеличенный мясник (Мартин Борман. — К. К. )» (36).

Экономический контроль Геббельса за киноиндустрией усиливался, благодаря беспрестанным покупкам акций. Так, студия УФА была анонимно приобретена в марте 1937 года. В декабре этого же года настал черед студии «Тобис». К 1942 году все оставшиеся киностудии перешли в подчинение государства.

Технически студии в Берлине и Мюнхене считались лучшими в Европе. Берлинская киностудия Нойбабельсберг слыла «европейским Голливудом». После беседы с некой итальянской артисткой Геббельс записывает: «Все они хотят работать в Германии. Мы должны расширить наш типаж, потому что после войны мы будем обеспечивать фильмами гораздо большее число национальностей» (37). И он же: «Самые видные актеры должны перебраться в Германию». В погоне за Голливудом и для пропаганды достижений немецкого кино в 1938 году нацисты основали Германскую киноакадемию.

Министерство пропаганды тщательно следило за всеми возможными конкурентами — производителями аналогичной продукции из других стран. «Смотрели русский фильм о финской войне. Жалкое зрелище. Чистый дилетантизм» (10.8.1940). Спустя неделю: «Фильм о красной спортивной олимпиаде в Москве. Он хорош. Он показывает живую и жизнерадостную Россию. Другое лицо большевизма. Большие организаторские способности. Большевизм всегда будет для нас загадкой» (16.8.1940). По отношению к своим союзникам Геббельс также чужд сентиментальности, он жестко инструктирует своего сотрудника, направляя его представителем германской кинематографии в союзную Италию: «Не давать итальянскому кино слушком развиваться. Германия должна оставаться руководящей кинодержавой и еще больше укреплять свое доминирующее положение» (38).