Александр Багаев - Презумпция лжи

Наконец, такой вот мелкий штрих. Зачем в большом серьёзном историческом труде указывать точные выходные данные какого-то ничего не значащего рутинного письма? Поищите в других похожих трудах — ручаюсь, нигде ничего подобного не сыщете. В чём тут заковыка — догадка есть, скоро до неё очередь дойдёт.

Ну а теперь возвращаюсь к прерванной цитате и к ответу, который Татищев вскоре получил от Мелхиседека Борщова.

А ныне монах Вениамин, который о собрании русской истории трудился, по многим монастырям и домам ездя, немало книг русских и польских [31] Помимо церковных летописей, историю народов, населявших территорию исторической Руси, писали в Великом княжестве литовском — в 15-16-м веках главном сопернике Московского княжества в борьбе за право стать будущей Россией. Поскольку позднее ВКЛ вошло со временем в состав Польши, то и получились тогдашние «альтернативные» русские историки «поляками», а их книги — «польскими». собрал. Я его просил, чтоб из русских старинных книг хоть одну для посылки к вам прислал, и я ему залог обещал дать для верности, да он отговорился, что послать не может, а обещал сам к вам заехать, если его болезнь не удержит; я ему на то обещал за подводы и харч заплатить. Однако ж он не поехал, сказав, что за старостию и болезнию ехать не может, а прислал три тетради, которые при сём посланы, и прошу оные не умедля мне возвратить, чтоб ему отдать…

Вот таким образом, судя по описанию — от некого старого и больного монаха-историка Вениамина — заполучил Василий Татищев три тетради (4-ю, 5-ю и 6-ю) из какой-то книги; и эти-то тетрадки и были — часть летописи Иоакима, самого первого епископа новгородского.

Что важно для нашего рассказа: тех событий, что описал Иоаким, и по сегодня не найти больше ни в одном известном современным историкам источнике.

И вот прочитал Татищев эти три тетради, и пишет дальше:

Я, получив это неожиданное сказание, желал ту самую книгу видеть, так как старо писано, и особенно начало её, ибо так разумел, что сии тетради нарочно для посылки ко мне списаны; оные немедленно к нему послал и просил его письмом, ежели всей книги прислать невозможно, то б прислал мне первые три да из следующих несколько. Но в сентябре вместо ответа получил известие, что он умер, а пожитки его растащены, иные указом от Синода запечатаны. Потом просил я приятелей, чтоб о том монахе Вениамине у бывших его служителей осведомиться; только никто не знает, келейник его скрылся, а бывший при нём за казначея монах Вениамин сказал, что сия книга была у Мелхиседека, и он сказывал, что списал её в Сибири, [32] Миллер в течение 10 лет собирал в Сибири рукописи — они вошли в знаменитые «миллеровские портфели», которыми историки пользуются по сей день. Следует помнить, что в Сибири все эти документы оказались, поскольку были вывезены — спасены от повальной Никоновской конфискации — староверами. Этим и объясняется опасность, которой автоматически подвергался каждый, кто к этим «старо писаным» свиткам и тетрадям прикасался. иногда сказывал, что чужая, и никому не показывал. Она не в переплёте, но связаны тетради и кожею обёрнуты. Только после него в пожитках его не обнаружилось.

Вот и остался Татищев с удивительным текстом, но без единого веского доказательства его происхождения. Но текст всё равно опубликовал — и лет сто пятьдесят его за это все ругали и от него отмахивались. А потом археологи кой-чего накопали в Новгороде, книжек нашли других, Иоакимовскую летопись по некоторым другим позициям подтверждающих, и теперь вот историки все согласны: настоящая летопись у Василия Татищева была в руках.

МЕНЯ, например, вопрос достоверности летописи не смущал: в добросовестности Татищева я не сомневаюсь; достаточно его почитать, чтобы понять почему. Меня сразу другое заинтересовало.

___________________

Оговорюсь. Всё дальнейшее рассуждение построено на очевидном предположении, что главу 4, как и весь остальной текст, написал Татищев. Однако известно, что изданный через много лет после смерти Татищева текст Миллер редактировал. Предположить, насколько велика была его правка повествования в главе 4, невозможно. Теоретически нельзя исключать даже, что он вообще сам написал всю главу от начала до конца, воспользовавшись, например, личной перепиской между ним и Татищевым или каким-нибудь татищевским черновиком. Мне это предположение кажется очень вероятным, поскольку Миллеру было от кого защищаться и зачем страховаться в отнюдь не меньшей, а то и даже в большей степени, чем Татищеву.

___________________

На дворе, значит, середина XVIII века. Василий Татищев — «птенец гнезда Петрова», участник Полтавской битвы, между прочим, и ныне что-то вроде доверенного посла по особым поручениям при императрице — среди прочих государственных дел и поручений собирает русскую историю. Ясно, что ни на какие симпатии церковной верхушки ни ему, ни какому другому такому «птенцу» рассчитывать не приходится — у иерархов на Петра и на «его» людей не просто зуб, а всем зубам зуб. Это — общий исторический фон события.

Теперь детали. Вспомнил Татищев «ближнего свойственника» Мелхиседека Борщова. Наверняка потому, что в очень уж серьёзных монастырях тот побывал начальником. Если кто и мог знать про «интересные» — читай «достоверные» — «старо писаные» — читай не сильно испорченные множественными цензурными правками и переписями — книги, так именно такой ют монастырский ветеран. Логично? Пока — да.

А вот дальше — сплошь лукавство. Татищев — писатель обычно донельзя последовательный. А тут просит дать «обстоятельное известие» о том, где какие книги по истории искать, человека, который, якобы, «в книгах мало разбирался и меньше охоты к ним имел». Ведь выяснилось же в конце концов, прямо в той же главе татищевской книги, что очень даже, видимо, Мелхиседек Борщов в книгах разбирался, и не с бухты барахты Татищев именно к нему обратился. А Борщов ему в ответ вранья с три короба понаписал про свои с каким-то, как выяснилось, не существующим монахом препирательства, да к тому же вранья-то профессионального: сколько всяких мелких деталек понавыдумывал — зачитаешься. Значит, понимал, что письмо его в чужие руки попасть может; значит, знал, что за лишнюю откровенность не поздоровится ему (и, может, адресату тоже). А тогда и сомнений никаких нет: очень даже Мелхиседек Борщов понимал, что он такое хранил, как зеницу ока. Всего-то три тетрадки прислал, но какие!

И тем не менее Татищев читателя убеждает, что Мелхиседек и в книгах не разбирался, и не интересовался ими, и вообще чуть ли не полуграмотный был. Это он про человека, который не просто летопись нашёл, но и прочитал (на старом-то языке), и понял её значение настолько, что не поленился переписать. Да ещё хранил по секрету ото всех и, значит — с риском для себя, а то чего бы это он «иногда сказывал, что чужая, и никому не показывал»?