Николай Платошкин - Весна и осень чехословацкого социализма. Чехословакия в 1938–1968 гг. Часть 2. Осень чехословацкого социализма. 1948–1968 гг.

«Философию человека» в ЧССР пропагандировали Свитак (его очень ценили на Западе), Косик, Пруха и другие. Иван Свитак (сотрудник Института философии Академии наук ЧССР) в 1964 году издал работу под характерным названием «Ненаучная антропология». Интересно, что как только Свитака уволили за эту работу из Института философии, он стал сотрудником Института кинематографии.

Карел Косик (родился в 1926 году, в годы войны участвовал в Сопротивлении, был арестован гестапо) считал себя сторонником «гуманистического марксизма» и пропагандировал югославскую модель социализма. В своей известной философской работе «Диалектика конкретной тотальности» (Dialektika konkrétniho), написанной в 1963 году, Косик предложил оригинальный синтез хайдеггеровской феноменологии и идей раннего Маркса.

Именно представители «философии человека» и запустили позднее в оборот фирменный слоган «пражской весны» – «социализм с человеческим лицом».

Наибольшее влияние на «философию человека» в ЧССР оказал немецкий философ Мартин Хайдеггер. Хайдеггер считал, что вопрос о бытии, который, по его утверждению, является основным философским вопросом, оказался забыт во всей истории западной философии, начиная еще с Платона. Бытие, по мнению Хайдеггера, всегда трактовалось неправильно, так как не имело чисто «человеческого» измерения. Уже у Платона мир идей в своей объективности безразличен к человеку. Свой главный труд «Бытие и время» Хайдеггер написал в 1927 году. Исследование бытия велось Хайдеггером через интерпретацию особого вида бытия, человеческого бытия (Dasein). В книге исследование велось через освещение таких тем, как смертность, тревога (не в обычном, а в экзистенциальном смысле), временность и историчность. Хайдеггер критиковал и Маркса за то, что тот тоже рассматривал бытие «метафизично», без всякой привязки к конкретному человеку. Материализм Маркса поэтому и не объясняет человеческую природу и тем самым способствует все тому же отчуждению человека от общества.

Но в чем-то марксизм был не менее «человекоцентричен», чем «философия человека». Ведь если Маркс считал, что благоприятная среда способна развить способности человека почти до бесконечности (ибо где границы человеческого познания?), то представители «философии человека», напротив, полагали, что человеческая природа, по сути, неизменна. Но если это так, то в обществе не может быть никакого прогресса, а значит, и борьба за этот прогресс бессмысленна.

Отчуждение как таковое вообще было хитом чехословацкой «либеральной» философии 60-х годов.

Маркс тоже признавал категорию отчуждения человека от общества, но только как конкретно-историческую, а не раз и навсегда кем-то заданную. По Марксу, человек чувствует себя в обществе чужим, если воспринимает это общество как несправедливое. Отсюда следовал вполне логический вывод всей теории Маркса: если общество несправедливо, его надо менять, и сделать это может только сам человек, который тем и преодолеет свое отчуждение от окружающего его мира. Чехословацкий же философ Пруха пытался подкорректировать Маркса, считая, что «общий характер философской теории Маркса свидетельствует в пользу интерпретации отчуждения как философского понятия в собственном смысле слова, необходимого для диалектическо-материалистического понимания мира и положения человека в нем» [434]. В 1966 году Милан Пруха (сотрудник Академии наук с 1958 года) издал труд под характерным названием «Культ человека» (намек на противопоставление «культу личности»).

В Словакии в 1967 году был выпущен сборниктрудов югославских философов «Человек и отчуждение». В нем проводилась мысль, что отчуждение человека от общества характерно не только для капитализма (как считал Маркс), но и для социализма. Оспаривались утверждения Энгельса, который писал, что социалистическая революция, которая ликвидирует эксплуатацию человека человеком (главную причину отчуждения), будет началом конца отчуждения человека от общества: «Объективные, чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самих людей. И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю. Только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в преобладающей и все возрастающей мере и те следствия, которых они желают» [435].

Но в 60-е годы Маркс и Энгельс в ЧССР (в отличие от того же Запада) были не модны, а Сартр и Хайдеггер – как раз наоборот. Ведь Сартр был из Франции, а Маркс в то время ассоциировался с СССР. Быть экзистенциалистом в Чехословакии было престижно, а быть марксистом – уже почти опасно: сразу маячил на горизонте уже знакомый ярлык «догматика».

Все описанные выше философские споры были для ЧССР отнюдь не только занятием узкой группы интеллектуалов. В Чехословакии всегда был традиционно высок интерес к философии, и труды многих философов становились в обществе бестселлерами.

В вузах ЧССР для борьбы против марксизма «либералы» в 60-е годы использовали увлечение многих интеллектуалов входившей в моду социологией. Кафедры марксизма-ленинизма заменялись кафедрами социологии, которая, как считалось, в отличие от марксизма, беспристрастно и сугубо «научно» изучает процессы в обществе. Хотя кроме методики социологических опросов новая наука тогда могла предложить очень немного. В отличие от марксизма, она и не стремилась понять процессы, которые управляют движением общества и распознать законы этого движения. В Чехословакии 60-х годов мало кто глубоко разбирался в новомодной социологии – главное состояло в том, что она считалась антиподом марксизма. Этого для «либералов» было вполне достаточно.

Либералы в ЧССР чувствовали себя такими же трибунами критической мысли, как и их идейные соратники на Западе, хотя те (тот же Сартр) как раз протестовали против того, чего в Чехословакии не было (безработица, бедность, война во Вьетнаме, засилье в обществе финансового капитала, бездуховность СМИ). Свитак писал: «Настоящий интеллектуал твердо придерживается своей критической, протестующей функции. Он заключает сепаратный мир с интеллектуалом противоположной стороны, если речь идет о международном единстве культуры и свободы мысли, и делает это, несмотря на преследования, которым он подвергается».

При этом на Западе идеи того же Сартра знали в массах гораздо меньше, чем в ЧССР. В США об этом человеке вообще мало кто слышал. В той же Америке не было Академии наук и гарантированных зарплат интеллигентам, поэтому их заботили больше прагматические и прикладные темы исследований, а не духовные искания.

Среди чехословацких (особенно чешских) писателей проблема отчуждения нашла выражение в «реабилитации» Франца Кафки на конференции чехословацких писателей в Либлице в мае 1963 года. Кафка действительно описывал весь абсурд и ужас окружавшего его общества, доходя в этом до признания абсурда существования.