Александр Стыкалин - Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе

Выход в свет рецензируемой книги не случаен, отражая наметившуюся в последние годы определенную тенденцию, связанную с ревизией некоторых принципиальных оценок, утвердившихся в нашей литературе с конца 1980-х годов. В декабре 1989 года Политбюро ЦК КПСС официально признало необоснованность и ошибочность вступления войск пяти стран-участниц Организации Варшавского договора в Чехословакию 21 августа 1968 года. В 1989–1990 годах подверглась критической переоценке и советская политика в Венгрии в 1956 году, в ноябре 1992 года первый президент России Б. Н. Ельцин при посещении Будапешта говорил с трибуны венгерского парламента о неправомерности советского военного вмешательства во внутренние дела Венгрии в трагические дни «будапештской осени». Однако, судя по отклику некоторых российских СМИ на отмечавшееся в августе 2008 года 40-летие ввода войск ряда стран-членов ОВД в Чехословакию (особенно показательна публикация сотрудника ИНИОНа РАН А. И. Фурсова в «Литературной газете» [924]), начиная со второй половины 2008 года кое-кем была предпринята попытка апологетически пересмотреть отношение к отвергнутой М. С. Горбачевым и его окружением «доктрине Брежнева», к теории «ограниченного суверенитета» стран советской (российской) сферы влияния. За этим стоит апология права СССР, как и постсоветской России, на свободу рук в своей зоне безопасности, на широкое применение силовых методов во внешней политике. Распространенным аргументом в пользу правомерности силовой политики является ссылка на аналогичные действия США и НАТО в Югославии и на Ближнем Востоке. Эта позиция все более проявляется и в учебных пособиях по истории, что соответствует официальным установкам, нашедшим отражение в прессе. Как отмечалось в документе государственной комиссии, разрабатывавшей концепцию новых учебников по истории, в прежних учебниках «тенденциозно, в антипатриотическом ключе рассматривается участие Советского Союза в подавлении антикоммунистических выступлений в Венгрии и в Чехословакии в 1956 и 1968 гг.» [925]. Последовательное претворение в жизнь выше обозначенной позиции ведет к отказу от любых моральных оценок при обращении к истории и налагает veto на сколько-нибудь критический подход к освещению нашего недавнего прошлого. Ведь «любая критика преступлений периода коммунизма отдает русофобией и играет на руку силам, ведущим подлую игру против России», утверждает в своей статье А. Фурсов [926]. Отечественные историки, не склонные к безудержной апологетике советской внешней политики, становятся, по его мнению, орудиями в информационно-психологической войне, цель которой заключается в том, чтобы «выработать у русских разрушительные комплексы неполноценности и вины, нанести как можно более мощные психоудары (так в тексте – А. С.) по коллективному сознанию и коллективному бессознательному нации, загнать ее в психологически оборонительную позицию». Сторонниками указанной точки зрения последовательно ставится принципиальный знак равенства между антисоветским и антироссийским [927], что вступает в видимое противоречие не только с научным знанием, но и с обозначенной в феврале 2006 года при посещении Будапешта позицией президента России В. В. Путина, акцентировавшего внимание именно на нетождественности советской и российской политики: современная Россия, отмежевавшаяся от ошибок советской внешней политики, не несет ответственности за решения, принятые в венгерском вопросе осенью 1956 года. Таким образом, любое стремление к выявлению исторической правды о нашем прошлом чревато политическими обвинениями в русофобии; во избежание таких обвинений историки вынуждены не касаться острых тем, возрождается прежний, табуированный подход к отечественной истории новейшего времени. Согласно предложенной некоторыми авторами логике, поскольку критика советской, в том числе сталинской внешней политики в ее конкретных проявлениях расценивается как антироссийский акт, задача «честных» российских историков сводится к апологии советского прошлого, внешней политики СССР и к разоблачению антироссийских происков Запада.

Среди форумов, на которых клеймятся потуги «либералиствующих», «мазепствующих» и т. д. историков очернить внешнюю политику СССР, можно выделить конференции в приднестровском регионе Молдавии, организованные при участии влиятельных московских спонсоров. С их трибуны декларируется уверенность в непогрешимости советского руководства, в том числе эпохи Сталина, и в то же время иной раз остро критикуется современное российское руководство за пренебрежение военным образованием и военно-патриотическим воспитанием, закрытие военных академий и т. д. [928]. Если обнародованные архивные документы противоречат схемам, монопольно претендующим на защиту российских интересов, они отвергаются сплеча. Так, события 1940 года, связанные с катынской трагедией, ассоциируются у сотрудницы ОМЭПИ Института экономики РАН Н. Я. Лактионовой лишь с «изощренной геббельсовской пропагандой» [929], что является наиболее наглядным примером возвращения части российской академической исторической науки к стереотипам советской эпохи.

Возвращение к некоторым догмам советской историографии [930], мало способствующее повышению престижа отечественной гуманитарной науки, вряд ли, однако, получит поддержку исследователей, которые привыкли основывать свои штудии не на идеологемах, а на выверенных архивных источниках. Они не собираются сдавать свои позиции, хотя и подвергаются обструкции определенной части коллег и голословным обвинениям в «антироссийскости». Показательно проведение в 2008–2010 годах новых международных конференций, публикация их материалов и выпуск ряда документальных сборников и исследований (в том числе выполненных методом «oral history» [931]), проливающих свет на разные стороны и аспекты восточноевропейских кризисов эпохи социализма [932]. Поиск исторической истины продолжается.

По итогам Второй мировой войны Венгрия вошла в советскую сферу влияния, что объективно ограничивало поле её внешнеполитических маневров и в немалой мере предопределяло судьбу страны вплоть до слома ялтинско-потсдамской системы международных отношений в 1989–1990 годах.

Во второй половине 1940-х годов даже некоторые далекие от идей коммунизма венгерские интеллектуалы полагали, что полномасштабное участие режима Хорти в агрессии нацистской Германии против СССР и в оккупации советской территории за многие сотни километров от самой Венгрии, решающая роль СССР в освобождении Венгрии от немецких оккупантов в 1944–1945 годах и понесенные при этом огромные, как минимум 140 тыс. человек, потери Красной Армии давали СССР право требовать от новых венгерских властей последовательного проведения внешней политики, учитывающей интересы безопасности СССР, и прежде всего твёрдых гарантий нейтралитета на случай новой антисоветской войны. «После того, как командующие немецкими частями вопреки всем нормам международного права отдали вопиющий приказ расстреливать советских парламентеров, а Красная Армия оказалась вынуждена выдавливать немцев пядь за пядью, из каждого дома, с каждого этажа, Советский Союз понес такой с военной точки зрения бессмысленный и в человеческом плане неоправданный урон, что не приходится удивляться, почему его правительство, окончив бои и похоронив своих солдат в задунайской земле, железной рукой взялось за обустройство потерявшей рассудок страны – последнего и самого верного союзника Гитлера», – писал в 1947 году первый посол послевоенной Венгрии в СССР крупный историк-консерватор Дюла Секфю [933]. В этих условиях, продолжает Секфю, меньше всего можно было ожидать от советских лидеров усилий, направленных на установление в Венгрии в корне им чуждой западноевропейской демократии в ее классической форме. По сути, Секфю (не просто убежденный консерватор, но в 1920-е годы один из влиятельных идеологов хортизма, позже, в 1930-е, перешедший на последовательно антифашистские позиции, не перестав при этом быть консерватором) затронул здесь более чем деликатный вопрос о праве СССР на формирование определенных, причем долгосрочных механизмов воздействия на внутриполитическую жизнь Венгрии в интересах поддержки просоветских сил. В первую очередь речь может, разумеется, идти о поддержке прямых «агентов советского влияния», коммунистов, воспринимавших опыт СССР в качестве путеводной звезды для себя. Именно советская сторона имела решающий голос в Союзной контрольной комиссии по Венгрии, функционировавшей до 1947 года. С конца 1940-х годов получил развитие институт советников из СССР, работавших при государственных структурах, в том числе силовых и экономических. В качестве эффективных рычагов экономического давления выступали совместные компании в разных отраслях индустрии, транспорте, банковском деле. Сохранялось и прямое советское военное присутствие в Венгрии, хотя подписание в мае 1955 года договора о восстановлении независимой Австрии лишило его юридической основы, вплоть до заключения соответствующего советско-венгерского соглашения в мае 1957 года.