Александр Стыкалин - Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе

Антидогматический пафос некоторых публицистических выступлений сочетался со стремлением их авторов рассчитаться с собственным прошлым. Публицист Т. Тардош в одном из апрельских номеров «Irodalmi Újsάg» в статье «Самостоятельное коммунистическое мышление» вспоминал, как в годы юности испытал радость знакомства с марксизмом. Позже, однако, коммунистические идеи усилиями массированной пропаганды были превращены в стальной каркас догм. «И постепенно, не отдавая себе отчета, как и почему, мало-помалу, с верой, достоинством и чуть ли не чванливо я стал отвыкать мыслить… Я говорил себе: не беда! Есть люди, которые думают за меня. Когда приходилось слышать жалобы, я считал их преувеличенными или даже голосом врага… Так мы изгнали из наших душ уважение к жизни людей, пожертвовав им ради нашей веры… Мы, те, кто когда-то давно, в юности, присягнул головокружительным возможностям разума, теперь… кивали в ответ на все, что бы нам ни говорили… Лишь XX съезд возвратил взрослому человеку способность к самостоятельному мышлению и право на него».

П. Панди, один из ведущих журналистов «Szabad Nép», своими очерками об СССР, доброжелательными и в то же время не идеализировавшими советскую действительность, пытался разрушить сложившийся в венгерской прессе за годы коммунистического правления стереотип изображения «страны Советов» в розовом свете, отталкивавший читателя своей заведомой неправдоподобностью [217]. XX съезд КПСС вообще несколько повысил интерес читательской аудитории к давно утратившей свежесть восприятия советской тематике.

К концу весны главным форумом формировавшейся в партийных низах антисталинистской оппозиции стал Кружок Петефи, дискуссионный клуб студенчества и молодой интеллигенции, функционировавший как орган политпросвещения в системе Союза трудящейся молодежи, венгерского аналога комсомола. Происходившие на заседаниях кружка дискуссии по актуальным проблемам экономики, политических реформ, гуманитарных наук, литературы и искусства, иногда сопровождавшиеся выдвижением конкретных реформаторских проектов, привлекали все большее внимание общества, собирали значительную аудиторию.

К этому времени реформаторские силы внутри ВПТ заметно укрепили свои позиции в центральной прессе, становившейся более восприимчивой к настроениям масс. Инициируются дискуссии с участием экономистов, предлагавших конкретные проекты реформ. На страницах ряда изданий, включая «Szabad Nép», поднимается вопрос о соотношении в социалистической экономике планового и рыночного начал, действии закона стоимости, необходимости активизировать товарно-денежные отношения. Хотя И. Надь продолжал находиться в опале, многие положения его экономической программы 1953–1955 годов были снова востребованы в ходе дискуссий.

24 июня «Szabad Nép» выступила с положительной оценкой Кружка Петефи, назвав его «светочем подлинного марксизма». Ю. В. Андропов, видевший в деятельности Кружка, прежде всего, угрозу политической монополии ВПТ, докладывал в Москву, что редактор газеты М. Хорват проявляет колебания, «теряет правильный курс в ряде вопросов, впадает в панику, предоставляет страницы партийной газеты для опубликования статей, в которых нередко протаскиваются чуждые партии взгляды» [218]. Аналогичным образом расценивалась и линия старейшей в Венгрии профсоюзной газеты «Népszava» (до 1948 года орган самостоятельной социал-демократической партии). Комментируя 24 июня одну из дискуссий на Кружке Петефи, в ходе которой прозвучало требование полной реабилитации и торжественного перезахоронения Л. Райка и других репрессированных режимом Ракоши деятелей венгерского рабочего движения, «Népszava» призывала поместить образы этих людей в «пантеон национальных героев» Венгрии.

24 июня «Szabad Nép» проинформировала читателей о предстоящей дискуссии Кружка Петефи по актуальным проблемам печати и массовой информации. Эта дискуссия, продолжавшаяся в течение 9 часов вечером 27 июня, превзошла все предшествующие не только по накалу страстей, но и по количеству участников – более 6000 человек заполонило не только вместительный зал будапештского дома офицеров, но и близлежащие дворы, слушая эмоциональные речи выступавших через громкоговорители. Писатель Т. Дери призывал сделать шаг от поверхностной критики отдельных лиц и явлений к разоблачению коренных пороков системы, ущемляющей права личности. Входивший в ближайшее окружение И. Надя журналист Г. Лошонци (в прошлом зам. министра просвещения, в 1951 году арестованный и три года проведший в застенках) выступил за отказ от чрезмерной централизации в сфере массовой информации, передачу ряда печатных органов в ведение общественных организаций, превращение их в подлинных выразителей мнения народа. Некоторые из ораторов обращались к традициям революции 1848 года, когда в Венгрии впервые широко прозвучало требование свободы печати. По свидетельству очевидца, генерального секретаря союза венгерских журналистов Ф. Вадаса, «кульминационный момент наступил тогда, когда потребовали восстановить в партии и ввести в Политбюро Имре Надя. В едином порыве вся масса присутствующих поднялась со своих мест и устроила бурную овацию Надю», не присутствовавшему на собрании. Вместе со всеми поднялся и весь президиум собрания, включая главного редактора «Szabad Nép» и двух других высокопоставленных посланцев партии, «ибо сидеть на месте было просто невозможно. В такой обстановке нельзя было даже не аплодировать» [219]. Информацию о дискуссии 27 июня советское посольство получило от непосредственных свидетелей, один из которых в беседе с дипломатом отмечал, что никто из выступавших и «не помышлял» о свержении «народно-демократической власти», что речь шла лишь о необходимости найти более гуманный вариант продвижения к социализму, и с такой же энергией, с какой устраивалась овация при упоминании Имре Надя, аудитория кричала «Да здравствует партия!» [220]. Эти уверения, однако, мало успокоили Андропова, расценившего дискуссию как симптом дальнейшего усиления тенденций, ведущих к подрыву диктатуры ВПТ, а следовательно, угрожающих советским интересам в Венгрии. В очередном донесении в Москву его выводы вполне определенны: органы государственной безопасности Венгрии «не проявляют должной решительности в борьбе против контрреволюционных элементов, которые стали вести себя недопустимо нагло» [221].

Подобной оценке дискуссии о печати суждено было стать доминирующей на долгие годы.

Как бы там ни было, к середине июля в Москве осознали, что фигура Ракоши, вызывавшая острое раздражение в венгерском обществе, стала серьезной обузой для руководства ВПТ. Посетивший Будапешт А. И. Микоян дал добро на его отставку. Половинчатый характер решений июльского пленума и особенно избрание первым секретарем ближайшего соратника Ракоши Э. Герё не благоприятствовали, однако, снижению остроты ситуации. С начала сентября стал намечаться новый общественный подъем. Вновь, как и раньше, в эпицентре борьбы за реформы оказывается пресса. Газеты поднимают острые, прежде замалчивавшиеся проблемы: от привилегий партноменклатуры до тяжелого положения венгерского национального меньшинства в румынской Трансильвании. Возобновивший критику ретроградных сил в ВПТ литературный еженедельник «Irodalmi Újsάg» за считаные недели увеличил тираж с 8 до 30 тыс. экземпляров. Большой резонанс вызывали также публикации в газетах «Esti Budapest», «Magyar Nemzet», «Szabad Ifjúság», «Hetfői hirlap». К разрыву со старыми методами, отказу от сталинской политической практики все чаще призывал и центральный партийный печатный орган «Szabad Nép». Считая отставку Ракоши лишь первым шагом в процессе перемен, реформаторски настроенные публицисты хорошо осознавали, что кадровые изменения на вершине пирамиды власти, как и некоторые послабления интеллигенции, направлены, прежде всего, на нейтрализацию формирующейся оппозиции и носят тактический, а не принципиальный характер. Главным тормозом на пути обновления им представлялись уже не отдельные лица, а вся система, не отвечавшая их представлениям о настоящем социализме.