Александр Стыкалин - Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе

Таким образом, в Москве Ракоши получил не только заверения в поддержке, но и напутствия в борьбе с формировавшейся оппозицией. Однако последующее развитие событий внесло заметные коррективы в представления лидеров КПСС о путях укрепления в Венгрии монополии правящей партии. 28 июня происходят волнения в польском городе Познани, подавленные силовым путем, – более 70 человек погибло, более 300 получили ранения. Познаньские события, ставшие первым серьезным испытанием на прочность заявленной с трибуны XX съезда КПСС готовности к преодолению сталинского наследия, наглядно продемонстрировали всему мировому сообществу, что на подобные эксцессы в советском лагере будут и впредь реагировать только силой. В Венгрии в те же дни происходят события, которые перепуганные партийные функционеры тут же окрестили «идеологической Познанью» – речь идет о дискуссии по проблемам свободы печати 27 июня, которая превзошла все предшествующие акции Кружка Петефи не только по количеству участников, но и по накалу страстей, остроте критических выступлений в адрес партийной верхушки. Напутствия, полученные в Москве, придали Ракоши уверенности в борьбе с оппонентами. Происходят исключения из партии, инициируется шумная кампания в прессе. Однако курс на ужесточение вызывал сильное противодействие, и не только в среде интеллигенции, но даже среди части партаппарата. В этих условиях, опасаясь углубления кризиса власти, влиятельнейшие члены руководства ВПТ Э. Герё и особенно И. Ковач (остававшиеся при этом сторонниками жесткой линии в отношениях с оппозицией) активизировали давление на советского посла, чтобы добиться, наконец, согласия Москвы на смену лидера партии [306]. В целях компрометации Ракоши, ставшего настоящей обузой для своих коллег, был дан ход свидетельским показаниям находившегося в тюрьме Габора Петера. Комиссия по «делу Фаркаша», которой предстояло на ближайшем пленуме ЦР отчитаться о своей работе, собиралась огласить письмо Петера перед партийным активом.

Оживление оппозиционных сил вызывало тем большую обеспокоенность в руководстве ВПТ, что в нем видели характерное проявление более общей тенденции. Посетив 6 июля Андропова для того, чтобы поделиться с ним своими опасениями относительно «очень и очень серьезной» политической ситуации, Герё попытался подвести посла к далеко идущему выводу, который, надо сказать, имел под собой некоторые действительные основания. Истоки переживаемых партийным руководством трудностей он увидел в том, что в международном коммунистическом движении все яснее «начинает выкристаллизовываться» правое течение, которое характеризуют приверженность тезису о «национальном коммунизме», требование ограничить влияние Москвы. Очевидно, что в роли главного форпоста этого течения выступала Югославия. Венгерская внутренняя «реакция», говорил Герё, так «наглеет» именно потому, что получает постоянную моральную поддержку со стороны югославской прессы. Газеты «Борба», «Политика», югославское радио недоброжелательно высказывались о внутренней политике ВПТ и, в частности, проявили раздражение в связи с исключением из партии писателей Тибора Дери и Тибора Тардоша за резкие выступления на дискуссии о печати [307]. Более того, Югославия, по словам Герё, имела в Венгрии разветвленную сеть агентуры, оппозиционно настроенные представители интеллигенции, поддерживая связи с югославской миссией, систематически информировали дипломатов о внутриполитических событиях. Что касается активистов Кружка Петефи, то они никогда не скрывали своих симпатий к югославским концепциям социализма [308].

Миссия ФНРЮ в Венгрии, как и посещавшие Будапешт весной-летом 1956 года югославские журналисты, действительно стремились к установлению контактов со все более открыто заявлявшей о себе антиракошистской оппозицией внутри ВПТ, воспринимая ее не только как потенциального партнера СКЮ в межпартийных отношениях, но и как естественного союзника Югославии в отстаивании ею независимого внешнеполитического курса. Сообщения об активности югославских эмиссаров в этом направлении содержатся во многих донесениях посольства СССР в Венгрии за лето 1956 года. При этом, не ограничиваясь контактами с интеллигенцией и реформаторами из партаппарата, с середины лета югославы все активнее пытались навести мосты к венгерскому рабочему классу. Посещая будапештские предприятия, они усиленно пропагандировали преимущества югославского пути [309]. Венгерские коммунисты-реформаторы проявляли встречную активность. Они всерьез интересовались экономической моделью югославского социализма, в немалой мере при этом идеализируя ее, и видели одновременно в Югославии пример социалистического государства, сумевшего в чрезвычайно трудных условиях отстоять свой суверенитет [310].

При все возрастающем влиянии югославского фактора на внутриполитическую жизнь Венгрии обращает на себя внимание та планомерность и последовательность, с которой венгерские лидеры (даже не столько Ракоши, политическая карьера которого уже висела на волоске, сколько Герё) через советское посольство настраивали Москву против Белграда. Вероятно, догадываясь об аналогичных шагах, предпринимавшихся Тито против руководства ВПТ, последнее стремилось перехватить инициативу в деле формирования в свою пользу мнения Кремля относительно причин неурегулированности венгеро-югославских отношений. Эта задача была не из легких, потому что в свете решений XX съезда КПСС политическая конъюнктура более благоприятствовала лидерам Югославии как жертвам сталинских «искажений», а не скомпрометировавшему себя проведением твердой сталинистской линии руководству Венгрии. Для понимания тогдашней позиции советских лидеров интересно, что даже такой жесткий ортодокс, как К. Е. Ворошилов, в своей докладной Президиуму ЦК КПСС о встрече с Ракоши в Москве в конце июня замечал: что касается нормализации отношений с Югославией, то тов. Ракоши, кажется, еще «не сбросил с себя груз прошлого», «у него еще много настороженности и неуверенности» [311]. Ворошилову пришлось убеждать Ракоши, что Югославия сейчас «стоит на правильном пути» и Венгрии надо идти на сближение с ней.

Конечно, в руководстве ВПТ, мыслившем и действовавшем все менее в унисон с мыслями и действиями своего первого секретаря, отдавали себе отчет в том, что наметившееся сближение Москвы и Белграда есть мало зависящая от Венгрии реальность, с которой необходимо считаться. Тот факт, что фигура Ракоши оказывалась препятствием на пути нормализации венгеро-югославских отношений, при этом не упускался из виду, когда надо было выискивать аргументы, которыми при острой на то необходимости можно было бы склонить Москву к отказу от поддержки первого секретаря ЦР ВПТ. Так, премьер-министр Андраш Хегедюш в беседе с Андроповым 19 июня выражал сожаление, что даже в дни пребывания Тито в СССР Ракоши продолжает видеть в сближении с Югославией одни только отрицательные стороны [312]. Не могло не быть принято во внимание и еще одно обстоятельство: в силу популярности среди многих венгров югославской модели социализма улучшение отношений с ФНРЮ и СКЮ должно было способствовать повышению авторитета руководства ВПТ у себя дома. После ожидавшегося в обозримом будущем ухода Ракоши его преемникам предстояло решить две непростых и трудно совместимых задачи – ликвидировать ненужную напряженность в отношениях с южным соседом и в то же время по возможности нейтрализовать югославское влияние на собственную оппозицию.