Александр Стыкалин - Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе

Советская военная акция в Венгрии 4 ноября была всецело поддержана китайским руководством в публичных заявлениях, хотя в своих выступлениях перед партийным активом лидеры КПК были весьма критичны в отношении Хрущева и его команды: истоки венгерских, как и польских, событий выискивались ими как в стремлении КПСС диктовать другим партиям свою волю, так и в ошибочных методах критики Сталина. Кроме того, советское руководство обвинялось в непоследовательности: неоправданный силовой диктат в отношении Польши сменился столь же неоправданной готовностью вывести войска из Венгрии вопреки остро проявившейся угрозе судьбам социализма в этой стране. Критика советской политики и в том числе методов преодоления сталинского наследия, хотя и довольно завуалированная, нашла выражение и в программных выступлениях КПК, призванных обобщить уроки венгерского кризиса [404]. Хотя в этих выступлениях неизменно присутствовал тезис о роли СССР как ведущей силы в лагере стран, строящих социализм, другой их неотъемлемой чертой стало требование равноправия в отношениях братских партий. В Пекине были позитивно восприняты компромиссные со стороны СССР (особенно в экономической сфере) результаты советско-польских переговоров, состоявшихся в середине ноября в Москве [405]. Ситуация, сложившаяся в советско-польских отношениях, стала для Мао поводом, чтобы подвергнуть сомнению претензии КПСС на гегемонию в мировом коммунистическом движении. Такой подход не мешал китайскому лидеру с определенной настороженностью смотреть на Гомулку, оценивая его как правого уклониста и националиста, и принимать меры по ограничению влияния польского примера на положение в КПК [406].

Что же касается октябрьской миссии Лю Шаоци и Дэн Сяопина в Москву, то ее итоги были встречены китайской коммунистической элитой с особым удовлетворением. Не удивительно, ведь был осуществлен прорыв в деле проникновения Китая в Восточную Европу. В скором времени за первым шагом последовали другие – миссия Чжоу Эньлая в Москву, Варшаву и Будапешт в январе 1957 года; попытки КПК сыграть роль посредника в деле нормализации советско-югославских межпартийных отношений, осложнившихся вследствие венгерского кризиса; инициатива проведения совещания компартий, реализованная в конце концов в ноябре 1957 года в Москве [407]. Китайское присутствие отныне на три десятилетия становится перманентным внешнеполитическим фактором в Восточной Европе.

Одна из наиболее значительных в новейшей истории Венгрии волн эмиграции [408]пришлась на первые месяцы после событий октября – ноября 1956 года. Речь идет о подавлении советскими войсками крупномасштабного восстания 23 октября (приведшего к полному краху всей системы партийно-государственной власти в Будапеште и на периферии), свержении 4 ноября не сумевшего овладеть ситуацией правительства Имре Надя и установлении контролируемого Москвой правительства Я. Кадара, приступившего к «наведению порядка» при поддержке советских силовых структур [409]. Массовый стихийный исход населения из Венгрии с ноября 1956 года до конца весны 1957 года, охвативший более 200 тыс. человек, создал серьезные проблемы не только для соседних Австрии и Югославии – первых стран, принявших поток беженцев, но для всего мирового сообщества, на протяжении многих месяцев озабоченного оказанием им материальной и юридической помощи. Вопросы соответствующего содержания на протяжении многих месяцев входили в повестку дня Генассамблеи ООН, привлекали внимание западных правительств и международных финансовых организаций.

Для Венгрии исход 1956 года имел значительные демографические последствия. В потоке беженцев были представлены люди разных специальностей, социальных и возрастных категорий, но прежде всего трудоспособная и обладающая определенной профессиональной подготовкой молодежь [410]. Потеря десятков тысяч работоспособных, экономически активных молодых людей не могла не возыметь негативных последствий как для экономики в целом, так и для благополучия многих семей, лишившихся кормильцев (чаще потенциальных кормильцев) [411]. Учитывая немалую представленность в потоке миграции интеллигентов и студенчества, эти последствия далеко не в последнюю очередь были связаны с ослаблением интеллектуального потенциала страны [412]. Массовый исход нанес не только материальные, но и психологические травмы тысячам венгерских семей, сотни тысяч людей лишились навсегда (или надолго) своих родных и близких [413].

О мотивах бегства дают представление прежде всего источники, собранные методом «oral history». Социологи работали с беженцами уже начиная с 1957 года, в том числе в рамках большой программы, финансируемой правительством США [414]; в последующие десятилетия к интервьюированию беженцев «поколения 1956 года» подключились историки. С начала 1990-х годов широко публикуются мемуары [415]. В каждом случае бегство за рубеж являлось результатом осознанного личного (как правило, нелегкого) выбора, за которым стояли конкретные мотивации, иногда целый комплекс мотивов; когда дело касалось переселения целых семей, родителям приходилось принимать решения, определившие на долгие годы судьбы детей. Определенный, хотя и небольшой процент эмигрантов составляли, упрощенно говоря, «любопытные» – чаще всего жители окрестных областей, воспользовавшиеся открытой границей для того, чтобы посмотреть, что делается за «железным занавесом». Из этой категории беженцев многие довольно быстро вернулись на родину. В других случаях люди воспользовались открытой границей в целях воссоединения с родственниками, проживавшими на Западе. Чаще людей побуждали к миграции экономические мотивы – венгры, недовольные низким жизненным уровнем, стремились вырваться на Запад в поисках лучшей доли. Среди экономических мигрантов были не только, упрощенно говоря, неудачники (люди с негативным опытом социализации, не сумевшие найти себя при коммунистическом режиме и хотевшие начать «новую жизнь» в новой стране), но и «искатели удачи» – лица, по своему духовному складу склонные к авантюрным поступкам и не в последнюю очередь жаждавшие новых возможностей обогащения.

Социологические опросы, проводившиеся среди беженцев, свидетельствуют о том, что именно недовольство социально-экономическим положением было важнейшим фактором, заставлявшим людей уезжать. Но нередко людьми двигали и мотивы политические – страх перед преследованиями за причастность к октябрьским событиям (многие активные участники повстанческого движения бежали как в Австрию, так и, реже, в Югославию в первые недели после его подавления) [416]или – в более общем плане – стремление к свободе, ожидания политического ужесточения и нежелание жить в условиях жесткой диктатуры сталинского типа. Как явствует из дипломатических донесений, некоторые уезжали, опасаясь гражданской войны и даже превращения Венгрии в арену масштабного международного конфликта (чуть ли не поле третьей мировой войны) в случае вмешательства Запада и начала межблокового противостояния – людьми руководил страх за будущее, как собственное, так и своих семей [417]. Вопреки массированной идеологической индоктринации, призванной убедить подрастающие поколения в преимуществах социалистического строя, молодежь (в большинстве своем рабоче-крестьянского происхождения) вырывалась на Запад, выражая именно своими ногами протест против существующего режима, привыкшего апеллировать к ней как к одной из главных своих социальных опор. Ее массовый исход стал одним из наглядных свидетельств краха предпринимавшихся в течение предшествующего десятилетия экспериментов по созданию более совершенной социальной системы.