Александр Стыкалин - Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе

Обрисованная выше версия не подкрепляется, однако, другими источниками и опровергается более новой литературой. По свидетельству переводчика, в ходе бесед, состоявшихся 19 октября и в последующие дни, посол ничего не говорил китайским лидерам о том, что советские войска наступали в направлении Варшавы и в результате создалась довольно напряженная обстановка [372]. Можно предполагать, что он не только не получал из Москвы установок на этот счет, но и едва ли мог знать какие-либо подробности о быстро меняющемся развитии событий в Польше. Вопрос о конкретных советских военных приготовлениях в ходе бесед с китайскими руководителями, скорее всего, не поднимался. Весьма вероятно, что руководство КПК, в это время, как правило, с перебоями получавшее информацию от своих восточноевропейских посольств, не обладало сколько-нибудь полными сведениями о конкретной ситуации в Польше, хотя и неоднократно обращалось на заседаниях Политбюро к обсуждению польско-советских разногласий. Как бы то ни было, оно заняло свою позицию в отношении польско-советского спора, увидев главную причину его возникновения в рецидивах великодержавного шовинизма Москвы, ее стремлении диктовать свою волю коммунистам других стран.

На поступившее из Москвы официальное приглашение прислать высокопоставленную делегацию на совещание компартий социалистических стран решено было ответить положительно. Делегацию предстояло возглавить второму человеку партии – Лю Шаоци. В руководстве КПК считали предпочтительным, чтобы представители китайской компартии встретились с советскими и польскими лидерами по отдельности. Их задача была определена как посредничество в преодолении возникших противоречий между польскими и советскими товарищами. Делегации была дана установка, с одной стороны, при встречах с представителями КПСС донести до них несогласие КПК с проявлениями великодержавного шовинизма в политике СССР, патерналистским стилем отношений с братскими партиями. С другой стороны, они должны были указать польским товарищам на необходимость более широкого взгляда на общие интересы мирового коммунистического движения [373]. Юдин вызывался к Мао Цзэдуну для вручения ответа на приглашение прислать делегацию в Москву. В ходе беседы председатель КПК изложил свою точку зрения на происходившие события. Он считал маловероятным, что Польша может покинуть социалистический лагерь и присоединиться к западному блоку; пока речь может идти только о поставленной поляками задаче обновления партийного руководства. Эффективно ли в этой ситуации какое-либо силовое давление? По мнению Мао, для того, чтобы воспрепятствовать нежелательному развитию событий в Польше, руководству КПСС следует пойти на некоторые уступки. Прежде всего надо позволить полякам обновить руководство ПОРП и установить с обновленным руководством отношения на основе подлинного равноправия. Насилие и запугивание, напротив, только усилят антисоветские настроения в стране. Вопрос о том, что Польша должна остаться частью социалистического лагеря, по мнению китайского лидера, вызывать споров не мог, именно потенциальной угрозой раскола в коммунистическом движении он и объяснял свою озабоченность положением в далекой от Китая восточноевропейской стране. При этом Мао не замыкался на конкретном польском прецеденте, выходил на обобщения, касающиеся линии КПСС в международном коммунистическом движении; последняя, он был уверен, нуждалась в корректировке. В ходе разговора с советским послом китайский вождь между прочим упомянул и о своих разногласиях с лидерами КПСС в вопросе о десталинизации. Он считал в принципе возможным критиковать Сталина, но спорил о методах критики [374].

Как можно судить по имеющимся документам, включая запись бесед делегации Президиума ЦК КПСС и членов Политбюро ЦК ПОРП 19 октября в Бельведерском дворце [375], ни Хрущев и другие члены советской делегации, прибывшей в Варшаву, ни польские лидеры не только не ставили под сомнение единство линий КПСС и КПК, но вообще не уделяли сколько-нибудь значительного внимания позиции коммунистического Китая, поскольку, видимо, мало знали о ней либо не считали советско-китайские разногласия существенными. О второй коммунистической державе мира напомнил в ходе бесед председатель Госсовета ПНР А. Завадский, который опроверг распространенный в Варшаве «враждебными элементами» слух о том, что в сентябре в Пекине во время VIII съезда КПК Мао Цзэдун в беседе с тогдашним первым секретарем ЦК ПОРП Э. Охабом якобы сказал, что поддержит поляков в борьбе за независимость против СССР [376]. Можно предполагать, что мнение Китая в это время мало влияло на поиск представителями КПСС и ПОРП компромиссной, взаимоприемлемой линии в целях преодоления возникшего конфликта. Опасения военной конфронтации заставили Хрущева еще 19 октября дать команду о приостановке продвижения советской танковой колонны в направлении Варшавы, вместе с тем вопрос о возможном советском военном вмешательстве в Польше еще в течение нескольких дней оставался открытым [377]. Вначале на заседаниях Президиума ЦК КПСС доминировала жесткая позиция [378], но уже на следующий день, 21 октября, обозначилась склонность к компромиссу: «учитывая обстановку, следует отказаться от вооруженного вмешательства. Проявить терпимость» [379]. Было дано принципиальное согласие обсудить с польской стороной вопрос об отзыве советников СССР из силовых структур ПНР. Каждодневно наблюдая за ходом событий в Польше, Хрущев и его соратники могли заметить, что Гомулка, избранный вопреки воле Москвы первым секретарем ЦК ПОРП, не стремится к разрыву с СССР, нигде не выходит за «красную линию» в отношениях с содружеством стран, строящих социализм, и это изменило их первоначальные установки еще до совещания компартий, в конце концов назначенного на 24 октября [380]. Ссылок на мнение КПК в записях заседаний Президиума тех дней не содержится. Это само по себе свидетельствует против преувеличения влияния китайского фактора на принятие в Кремле ключевых решений по польскому вопросу, ставит под сомнение вышеприведенный тезис о том, что в первую очередь именно жесткая позиция коммунистического Китая предотвратила вооруженное вмешательство СССР во внутренние дела Польши.

Идея проведения совещания представителей компартий социалистических стран для обсуждения польского вопроса оставалась, однако, в силе [381]– не для того, чтобы заручиться согласием на силовую акцию, от которой 21 октября уже фактически отказались, а прежде всего для того, чтобы обсудить уроки произошедшего конфликта в польско-советских отношениях для всего социалистического лагеря. На советском самолете, специально посланном в Пекин, китайская делегация во главе с Лю Шаоци и Дэн Сяопином прибыла в Москву во второй половине дня 23 октября [382]. В эти самые часы многотысячная демонстрация в Будапеште, о планах проведения которой еще накануне в Пекине никто не знал, грозила выйти из-под контроля. Тем самым внимание советских лидеров все более переключалось с польских событий на венгерские. Вопрос о возможном применении военной силы в Польше к этому времени перестал дискутироваться на заседаниях Президиума ЦК КПСС, в Москве пришли к выводу о том, что «в отношениях с Польшей следует избегать нервозности и торопливости, надо помочь польским товарищам выработать уравновешенную партийную линию» [383], ставка, таким образом, была окончательно сделана на преодоление возникших разногласий путем переговоров и взаимных компромиссов [384]. По некоторым сведениям, в день приезда китайских функционеров в Москву Хрущев в телефонном разговоре с Гомулкой говорил о том, что не видит препятствий для того, чтобы отношения между КПСС и ПОРП развивались на основе принципов, нашедших отражение в решениях только что состоявшегося VIII пленума ЦК ПОРП [385].